Искры
Шрифт:
— А что бы вы посоветовали мне делать в жизни, к чему руки приложить? На шахту итти? На заводе коптиться? Я к этому неспособный, Оксана, как и вы. Признаться, вы меня удивили своим вопросом. Для чего мне хозяйство, а?
Кучер громко крикнул на лошадей.
— Н-но! Ишь, холера, что выделывает, — возмущался он ходом пристяжной.
Яшка взял вожжи и сказал кучеру:
— Иди-ка, дядя Митяй, по своим делам, я сам приеду, — и, переведя лошадей на шаг, продолжал, обращаясь к Оксане. — Не люблю говорить об этом при посторонних. Да, так вы не ответили на мой
— Учиться. Лучше на инженера, но агроном из вас тоже вышел бы неплохой.
— Чтобы работать на чужого дядю? — спросил Яшка. — Нет уж, хватит. Я достаточно поработал на отца. Пусть теперь другие на меня поработают.
— Кто эти «другие»?
— Все и всё: люди, земля, деньги, скот.
Оксана почувствовала, как Яшка вдруг уходит от нее все дальше, становится чужим, неприятным, и она недовольно сказала:
— А вы будете наслаждаться жизнью?
— Да, и работать на себя и…
— Да, — неопределенно произнесла Оксана и с неприязнью подумала: «Да, Яков, мы действительно по-разному смотрим на мир».
Некоторое время они ехали молча. Яшка был обижен и разочарован. Все, все не нравится в нем Оксане! А он уж мечтал о том счастливом дне, когда она войдет в его дом как хозяйка. И Яшка вдруг почувствовал: Оксана была и осталась чужой для него. Он вспомнил всех Дороховых, Чургина, и ему хотелось крикнуть: «А пошли вы все к черту со своими мнениями, поучениями! Я был хозяином и буду им, а вы будете работниками у таких, как я!» Но он не сказал этого, только вздохнул и посмотрел на молчаливые, зеленые степи, на затуманенные синие дали. Оксана мягко коснулась пальцем его загорелой, сильной руки, проговорила с легкой насмешкой:
— Не отчаивайтесь, Яков. У вас все идет прекрасно.
Он недоверчиво посмотрел на нее, потом взял ее руку, нежную, пахнущую духами руку с длинными тонкими пальцами, и поцеловал.
На следующий день Яшка с утра отправился к Френину и застал его за любимым развлечением.
Старый помещик сидел в зале возле камина в восточном халате и наслаждался пением. Хор слободской церкви тихо заводил:
Хвалите, хвалите имя господне, Хвалите, рабы, господа…Хор голосами не славился, но пел слаженно, мелодично, и Френин был им доволен.
— Господи, как хорошо! — умилялся он, сидя в глубоком кресле, и большим клетчатым платком утирал слезы.
Но это длилось всего минуты две. В следующий миг он преобразился: печальное лицо его стало веселым, в глазах блеснули озорные огоньки.
— Камаринскую! — крикнул он, и хористы запели плясовую.
Яшка стоял на веранде, у раскрытой двери, с плеткой в руке, и ему тоже стало весело. «Видать, славно пожил дед. Только что богу хвалу пел, а уже хоть пляши», — подумал он и медленно пошел к Френину. Взгляд его остановился на пианино. «Гм… Оксана играет, а у меня этой штуковины нет», — мелькнуло у него в голове, и он задержался возле открытой клавиатуры.
А Френин
Внезапно он скомандовал:
— «Верую»!
— Ве-е-рую-ю во е-ди-но-го бо-га… — запел хор, и вновь старый помещик пришел в восторг.
— Боже ты мой, какая прелесть! Что за красота! — растроганно говорил он, вытирая платком потный лоб.
Яшка приготовил расписку, подошел к Френину и сказал:
— Сосед, я приехал пригласить вас и вашу дочь к себе на обед.
— A-а, Яша! — обрадовался старик. — Послушай мой хор. Ах, как поют, мерзавцы!
— Хорошо поют. Так вы будете сегодня у меня с дочерью?
— Уехала дочь в Петербург. К пьянице мужу поехала. Еще что тебе от меня нужно? Говори скорей.
— У вас есть фисгармония и пианино, а у меня ничего. Продайте мне пианино, дорогой сосед. Моя гостья, племянница помощника наказного атамана, сыграет вам и споет за это.
— Гм… — задумался Френин. — А я забыл, сколько оно стоит. Сколько за него плачено? Забыл! — с досадой ударил он ладонью по колену.
— Возьмите двести рублей.
— Двести рублей? Двести оно и стоит. Верно! А если не двести, а?
— Так и быть, возьмите двести пятьдесят. Вот деньги, а вот расписка. Прошу расписаться.
— Угадал, Яков! Я за него отдал ровно двести пятьдесят рублей. Как одну копейку! — заплетающимся языком сказал пьяный старик. Спрятав деньги в карман, он расписался и крикнул хористам:
— «Разбойника»! Живо!
— Можно забирать? — спросил Яшка, плеткой указывая на пианино, но Френин досадливо отмахнулся от него.
Яшка вышел во двор позвать людей и приготовить подводу.
Небо хмурилось, надвигались грозовые тучи, и надо было торопиться. Во дворе не было ни души. Яшка зашел в людскую — там тоже не было никого, заглянул в конюшню, в сарай — никого. Наконец из-за кучи хвороста вышел кучер.
— Ты чего тут прячешься? — спросил Яшка.
— А это, видишь, когда барин гуляет, завсегда у нас так. У него, знать, рука чешется, как гуляет.
— Вон оно что.
Яшка велел запрячь свою лошадь, приготовить брезент, позвал людей Френина, чтобы вынести пианино, но они заколебались. Лишь когда из дома ушли хористы, а регент, утирая потное лицо, сказал, что Френин заснул в кресле, Яшка забрал пианино.
Тем временем плотники заканчивали на реке незамысловатую купальню. Старый плотник Евсей позвал Алену посмотреть, так ли все сделано, как хочется барышне.
Алена осмотрела купальню и только покачала головой:
— Вот сумасшедший! Вчера тут было пустое место, а сегодня купальня. И все это для вас, Оксана.
Оксана улыбнулась. Ей приятно было, что это сделано для нее. Ей вообще все было приятно здесь, потому что она в каждом шаге Яшки видела желание доставить ей удовольствие.