Искры
Шрифт:
Из гостиной донеслись звуки «Марсельезы» и раскатистый бас Овсянникова. Оксана, приоткрыв дверь, крикнула:
— Виталий, вы с ума сошли! Прекратите!
Овсянников резко поднялся со стула, сильно хлопнул крышкой пианино и, пересев на зеленый диван, закурил. Он видел, что Оксана не в духе. Говорить или не говорить все, что он хотел сказать ей сегодня? «Быть может, лучше подождать эту „классную даму“? — рассуждал он, имея в виду Ульяну Владимировну. — Надо сказать все. Надоела эта неопределенность. Или — или. Или
Оксана вошла в гостиную. Взглянув в хмурое лицо Овсянникова, она недовольно спросила:
— Уже рассердился? Обидчивый же вы, Виталий. Бросьте курить.
— Я не обидчивый, Ксани, — низким приятным голосом заговорил Овсянников, продолжая ходить и дымить папиросой. — Наоборот, я очень терпеливый и могу сносить многое. Но вы так держите себя со мной, что я не могу не обижаться. Скажите мне прямо и честно: долго вы будете испытывать мое терпение? Я жду от вас ответа полгода.
Оксана подошла к нему, отобрала папиросу и погасила ее в розовой морской раковине. Потом взяла книгу и села на диван.
— Виталий, — помолчав, мягко начала она, перелистывая книгу, — если вы действительно любите меня, не мешайте мне закончить образование. Не настаивайте сейчас на ответе. Время покажет.
— Я вас понимаю, Ксани, — перебил Овсянников. — Но я живой человек. Скажите «да», и я буду ждать еще год, два, пять лет, если нужно.
Он остановился перед окном и, хмуря брови, смотрел на улицу, в серую пелену дождя. Оксана вздохнула и закрыла книгу. Решительно и твердо она сказала:
— Виталий, постригайтесь в священники. Вам нет смысла дожидаться, пока я получу высшее образование и…
В дверях показался Леон. Оксана оборвала речь и пошла, радостно улыбаясь, ему навстречу.
— Я не буду попом, Оксана! — резко произнес Овсянников. — А если вы откажетесь от меня, я прокляну бога и продам душу дьяволу!
Он хотел еще что-то сказать, но осекся, заметив стоявшего у двери Леона.
Оксана смотрела на него широко раскрытыми глазами и не понимала, шутит ли он или говорит серьезно. Год она была знакома с этим человеком и, оказывается, до сих пор не знала его.
— Виталий, да вы отдаете себя отчет в том, что вы болтаете? — хмуря брови, заговорила она. — Вас столько лет готовили к духовному сану…
— Именно потому, что меня готовили, а не я готовился, я и говорю так.
Оксана покачала головой и обратилась к брату:
— Знакомься, Лева. Это будущий священник и кандидат в тюрьму Виталий Овсянников. Слышал его речи?
— Насчет священника — это фантазия Ксани, а что касается тюрьмы — это верно, — подтвердил Овсянников, пожимая руку Леону, и спросил: — Вы не сидели в тюрьме?
Леон недоуменно переглянулся с Оксаной, точно спрашивая: «В своем уме этот парень?» И ответил:
— Не довелось.
— Ну,
— Оставьте, глупости, Виталий, — вмешалась Оксана. — А ты, Лева, не обращай внимания. Он сегодня вздумал разыгрывать Демона, — сказала она и вышла.
Леон ничего не понял, и разговор оборвался. Овсянников был хмур и продолжал ходить по гостиной, а Леон не знал, о чем с ним говорить. Ему не понравилось, что этот угрюмый человек ни с того ни с сего пророчит ему тюрьму. «Сумасшедший какой-то», — заключил он, пренебрежительно взглянув на Овсянникова.
Вернулась Оксана с коробкой папирос, отдала их Леону.
— Где же это ты пропадал целый день? — спросила она. — Кури, для тебя купила.
— Надоело слоняться без дела, — ответил Леон. — Ну, решился сам поспрашивать. Да только нет тут у вас работы для нашего брата, придется ехать на шахту.
Оксана задумалась. Неужели во всем городе нет работы? Даже обыкновенной, черной работы? Но на черную работу ей не хотелось устраивать брата.
— Этого не может быть, Лева! Ты не торопись. Сейчас придет мама, мы поговорим обо всем после обеда, — сказала она и ушла на кухню распорядиться, чтобы горничная накрывала на стол.
Овсянников сел за пианино, открыл крышку и заиграл «Варшавянку».
Леон не знал, что это такое, но чувствовал: Овсянников играет что-то особенное и это, очевидно, соответствует его настроению. Леон хотел спросить, что это такое, но дверь распахнулась и в комнату вбежала испуганная Оксана.
— Виталий! Вы просто невозможный человек! — возмущенно воскликнула она и захлопнула крышку пианино. — С такой медвежьей силой бить по клавишам. Ведь на улице слышно! Ох, уж эти революционеры домашние! — вспомнила она слова Луки Матвеича.
Овсянников, не говоря ни слова, затянул сильным басом:
— Ве-ерую…
В гостиную неторопливо вошла Ульяна Владимировна. Посмотрев слегка сощуренными глазами на Леона, на Овсянникова, она не спеша сняла лайковые перчатки, повела носом и сделала недовольную гримасу — она не выносила табачного дыма.
— Виталий, что это вы вздумали церковные песнопения исполнять? — спросила она. — Надо же знать место и время.
— Ты бы послушала, мамочка, что он тут исполнял, — сказала Оксана.
— Гимн революции, конечно. Ах, Виталий, Виталий, и вам не стыдно? Ну, когда вы учились в семинарии, это еще понятно, там принято бравировать вольнодумством. Но вы не сегодня-завтра священник! Надо забывать семинарские шалости, дорогой мой. Кормить вас будет не вольнодумство, я полагаю.
Овсянников поцеловал руку хозяйке и отошел.
— Беда с нашей молодежью! — вздохнула Ульяна Владимировна.
Оксана подошла к ней, и она поцеловала ее в голову.
— Ну, как здоровье, успехи?