Искры
Шрифт:
— Бог удержал мою руку! — И рассказывает, как враги Априка подкупили его совершить убийство, но голос совести подсказал ему, что нельзя подымать меч на благословенного богом.
— Будь благословен и ты! — отвечает ему Айрик. — Ступай с миром! И никому ни слова о том, что ты мне поведал.
— Как? Ты щадишь врагов своих? — удивленно спрашивает разбойник.
— Так велит бог! — отвечал Айрик.
Однако, несмотря на запрет Айрика, курд всюду разглашает имена предателей, и весь город узнает о них.
— Кто же собственно его враги? — спросил Аслан.
— Кое-кто из духовных лиц в сообщничестве с некоторыми богатеями, а во главе их всех стоит наш епархиальный начальник.
— Что же побудило их рискнуть на подобный беззаконный поступок, даже на пролитие крови? — спросил раздраженно Аслан, —
— Не думаю, — отвечал монах. — Вряд ли они могут быть озлоблены против сеятелей науки и культуры по той причине, что являются врагами просвещения; они не могут быть таковыми по той причине, что не имеют никакого понятия о просвещении, никогда не думают о нем. Тут совершенно иная причина. До Айрика, как я вам говорил, здесь не было рационального хозяйства; все доходы шли в карман монастырской братии, а некоторая толика попадала и самому епархиальному начальнику. После того, как Айрик сделался настоятелем монастыря, он удалил негодных монахов и собрал вокруг себя более достойных, а монастырские доходы обратил в пользу новых начинаний. Теперь, я думаю, вам ясно, почему лица, расхищавшие раньше монастырские доходы, озлоблены против Айрика.
— Но неужели у Айрика нет друзей?
— Есть. Но друзья его не так сильны, как враги. Кто друзья Айрика? Притесненный, угнетенный и лишенный всяких прав народ. Друзья Айрика — бедные крестьяне, городские ремесленники, бездомные, обездоленные, безземельные бедняки, батраки и рабочие, да еще горсточка честных, благородных молодых людей, у которых нет достаточных средств для осуществления своих благих намерений.
Айрик в служебной иерархии занимал тогда место архимандрита, но его дела, приобретенная слава, большая популярность в народе — все это не могло не возбудить зависти в других духовных лицах, которые по чину и положению стояли выше него; инок же их озлобление объяснял исключительно экономическими мотивами. Основанные им учреждения по своей новизне могли показаться другим духовным лицам странными и вредными. Он открыл при монастыре школу-пансион, куда набирал с разных мест детей, чтоб приготовить из них сельских учителей или образованных церковнослужителей. При школе было и земледельческое отделение. По мнению Айрика, сельские учителя и священники не должны ограничиваться лишь обучением грамоте и счету или отправлением церковных треб; они в то же время должны учить крестьян так пахать и ходить за скотиной, чтоб максимально поднять производительность труда.
Помимо школы. Айрик завел при монастыре печатный станок — вторую движущую силу просвещения. Из-под его станка выходили учебные пособия, книжки для народного чтения на разговорном языке. Там же издавался и журнал под редакцией монастырской братии. Сколько трудов и мучений требовалось, чтоб претворить все эти нововведения в жизнь! Их побороть мог только человек с такой железной волей, как у Айрика. Сколько раз он пешком ходил в Константинополь и стучался в двери важных господ, прося оказать поддержку в его начинаниях. Он первый превратил богадельню для дармоедов-пустынников и монахов, каковыми были монастыри, в центр просвещения, умственного и нравственного развития народа.
Я с нетерпением ждал прихода Айрика — хотел услышать его голос, говорить с ним. Он не заставил долго ждать себя; вскоре он вернулся в монастырь, весь в пыли и в поту. Сперва зашел в свою комнату, очевидно привести себя в порядок — и вышел к нам. Он был весьма доволен первой пробой плуга и потому находился в веселом расположении духа.
Он был еще молод, ему было не более 36 лет, поэтому прозвище «Айрик» могло казаться странным. Но он вполне заслужил его благодаря отеческой любви и беспрестанным заботам как о монастыре и всей братии, так и о народе. Он был высокого роста, крепкого телосложения. Постоянные молитвы, схимничество, пост — главные и характерные признаки благочестия наших пустынников — не изнуряли его тела. Он был без клобука. Длинные каштановые волосы, в беспорядке ниспадавшие ему на лоб, рассыпались по его могучим плечам. Пышная борода его напоминала гриву льва-пустынника. Но что было особенно замечательно на его кротком и вместе мужественном лице — это сверкавшие из-под густых бровей орлиные глаза и орлиный клювообразный нос — характерные признаки могучего царя птиц,
Я еще не встречал человека более симпатичного. Он был из числа тех иноков, от которых, наряду с именами Иисуса, Моисея и апостола Павла, можно услышать также имена родоначальников родного народа не только в простой беседе, но и с алтаря святого храма. Он никогда не упоминал о блаженствах библейской Палестины и «святого града Иерусалима». Его обетованной землей был Васпуракан. Любовь к отчизне доходила у него до фанатизма, религиозность его отличалась высокими доблестями.
Глядя на Айрика, я вспоминал одного из монахов пятого века, который после долгого пребывания в Афинах вернулся в Армению: с посохом в руке блуждал он, подобно дервишу, из края в край родной земли, распространял свет и знания, приобретенные на родине Сократа и Аристотеля. Отчизна не признавала нового апостола просвещения, а невежественное духовенство возненавидело его. Но он пренебрег проследованиями мракобесов, твердо и бесстрашно продолжал святое дело. Изгоняли его из одного места, он появлялся в другом и сеял повсюду, где среди соотечественников заглохла умственная жизнь, добрые семена, вывезенные из отдаленных стран… Таков был и Айрик. Весь Васпуракан был его нивой, а он — самоотверженный сеятель.
Он был влюблен в свою родину — Васпуракан. А Вараг, Ван, Ванское озеро с окрестными районами были очаровательными предметами всех его помыслов. Но он у себя на родине находился в таком же положении, как некогда Хоренаци в Тароне. Духовенство строило козни против него. Вот почему Аслан, вспомнив недавно имевший место прискорбный случай, выразил свою радость по поводу его избавления.
— Не падайте духом, Айрик, апостольство и мученичество постоянно идут рука об руку.
— Подобные происшествия не могут поколебать меня, — ответил он с обычной улыбкой, — я не страшусь смерти. Но не хочу и умирать, господин доктор; тот, у кого в жизни есть цель, тот должен жить.
После продолжительной беседы, подробностей которой я не стану передавать, Аслан попросил Айрика показать нам монастырь.
— Мы, пока что, все начинаем сызнова, г. доктор, — сказал Айрик, — так что мало интересного можем показать вам; у нас всё, пока что, находится в отроческом возрасте.
— Именно с этого возраста и вырисовывается будущее всякого организма, хотя бы только со стороны физической — насколько он хорошо устроен и насколько носит в себе здоровое начало.
— Это правильно, но нередко вполне здоровый отрок расслабляется и уродуется в руках негодных нянек и мачех…
Мы вышли из комнаты. На монастырском дворе не было никого, лишь два голубя прогуливались на зеленых грядках монастырского сада, но и они при виде нас вспорхнули и улетели, усевшись на колокольню. Нигде колокола не были так спокойны, как здесь. В монастыре Ктуц они каждый час, каждую минуту призывали монахов продолжать постоянное бдение. Здесь же лишь изредка школьный колокольчик возвещал об окончании урока. Мальчики толпой выбегали из классных комнат, и мирные стены монастыря оглашались громкими возгласами. Ничто не может быть приятнее детского крика, — этого исходящего из глубины души голоса молодого поколения, отзвуки которого слышатся в грядущем…
Айрик повел нас сперва в библиотеку, помещавшуюся в трех, сообщавшихся между собою, комнатах. Когда мы вошли в первую, Айрик сказал:
— Здесь собраны печатные книги на армянском и других языках. В определенные часы монахи могут здесь заниматься чтением.
В комнате было довольно светло; посередине стоял стол, покрытый зеленым сукном; несколько журналов и газет, полученных недавно, лежало на нем. По стенам в шкафах стройными рядами стояли книги. Порядок, чистота и опрятность царили кругом.