Искупление Атлантиды
Шрифт:
Победа за Посейдоном — с этим ничего не поделаешь. Бреннан расскажет свою историю, а Тиернан отвернется от него, в итоге воин встретит смерть с распростертыми объятиями. И как только он начнет свое повествования, назад пути уже не будет.
— В вашем летоисчислении то был год 202 до Рождества Христова. Тогда я, молодой воин… — Он увидел, как она старается свести вместе края разорванной рубашки, не отходя от двери, и почувствовал горький стыд. — Прошу, если вы желаете зашить свою одежду, я отвернусь.
Она невесело рассмеялась.
— Зашить
Он отвернулся, ожидая, что она тут же откроет дверь и сбежит, но после непродолжительной тишины услышал, как она открыла молнию на сумке, и заставил себя не думать о том, как она выглядит, когда переодевается.
— Порядок, — сказала она.
Он развернулся и увидел, что она прислонилась к стене и снова взялась рукой за дверную ручку. Взамен порванной им рубашки она одела черный свитер, спрятав испорченную вещь обратно в сумку. Он снова почувствовал горечь и жгучий стыд, но стиснув зубы, постарался не поддаваться этим чувствам. Он должен рассказать ей свою историю не распуская сопли и не испытывая жалости к самому себе.
Она кивнула головой, давая понять, что готова слушать, и смотрела на него не мигая, словно в трансе, хотя он не мог понять, вызвано ли это ее состояние страхом или гневом.
— Воин, говори только правду, — прошептала она. — Поведай мне всю правду о своих тайнах.
Он почувствовал, как холодок пробежал по его спине от тона ее голоса. Этот тон стал каким-то другим, едва ли не гипнотизирующим. Наверное… сейчас не время размышлять об этом. Назад пути нет, поэтому он, сидя в слишком тесном кресле в небольшом гостиничном номере, стал рассказывать ей историю о воине, проклятом его собственным богом.
Назад дороги нет.
Глава 5
Тиернан дышала размеренно и глубоко, стараясь убедить себя, что не сошла с ума. Глупо и опасно оставаться в комнате с мужчиной, который лишь несколько минут назад напал на нее. К сожалению, ставки так высоки, что она готова была рискнуть жизнью, чтобы только узнать правду. И она чувствовала лишь грусть и невыносимое отчаяние, исходящие от Бреннана, а не угрозу. Он даже не заметил, что плакал, обнимая ее. Ее кружевной лифчик промок насквозь. Она покраснела, вспомнив, как он прижимался лицом к ее груди.
Он извинился и упомянул что-то о проклятии, и не врал. Теперь же она его выслушает и, в случае чего, всегда успеет убежать, если ей не понравится то, что он скажет. Она может сделать хотя бы это, рискнёт.
Тиернан еще раз кивнула, и Бреннан начал свой рассказ. Только она могла поверить в эту невероятную историю, начавшуюся во времена Древнего Рима. Тиернан внимательно смотрела на него, пока он рассказывал о «своем пьяном разгуле», произошедшем столько лет назад. Он сидел весь такой поникший, сжимая руки, опустив их между ног — такая поза свидетельствовала о глубоком раскаянии. И по его словам, он не справился со своими обязанностями, лишился чести и стал самым худшим
Любой журналист, сколько-нибудь понимающий в своем деле, а не просто переводящий краску в принтере, решил бы, что имеет дело с опасным безумцем, но только не она, способная отличить правду ото лжи. Она прервала его на фразе «я остался наедине с невинной девушкой», потому что вдруг подумала о том, что, возможно, как и с вампирами, ее дар не работал на атлантийцев. Такой поворот событий весьма неприятен. Во всяком случае, ей казалось, что она недостаточно долго пребывала в сказочном древнем городе, чтобы услышать вопиющую ложь.
— Гм. Вы запнулись на слове «невинная», — заметила она, не упомянув о том, как это слово подействовало на ее разум.
Сбитый с толку Бреннан не знал, что на это ответить. Он так сжимал зубы, что у него даже задергалось веко, будто бы он едва справлялся с новой волной безумия, которое снова накатило на него, как перед самым нападением на нее. Она почувствовала прилив адреналина, и ее затошнило. Девушка подошла поближе к двери и крепко сжала дверную ручку.
— Я… нет, это я ошибся. Она была невинной.
Она почувствовала, что что-то тут не так, и хотя слышимая ею дисгармония не была такой же резкой, как звук от гвоздя по стеклу, но и на легкое дуновение ветерка это чувство не походило. Тиернан Батлер разработала свою шкалу подобных ощущений и сравнений. Она не чувствовала лжи, лишь ощущение недосказанности.
— В то время невинность означала нечто иное?
Он покраснел как рак.
— Я так не думаю. Однако наличие или отсутствие ее девственности не играет никакой роли.
И снова она что-то почувствовала. Только все равно этого недостаточно для окончательных выводов. Ей необходимо установить нижний предел.
— Солгите мне.
Он поднял голову и изумленно уставился на нее.
— Прошу прощения. Все ли я верно расслышал: вы попросили меня солгать?
— Вот именно. Я доверяю своему журналистскому чутью, — ответила она, не говоря всей правды. — Мне необходимо выяснить, смогу ли я понять, что атлантиец мне врет. Солгите мне только так, словно вы верите в свою ложь. И попытайтесь заставить меня вам поверить.
— Но если вы и так знаете, что я солгу… — хмуро ответил он.
— Знаю, знаю, это глупо. Мне только кажется, что за вами должок. Но если вы хотите, я могу уйти прямо сейчас, — Тиернан нарочно нажала на дверную ручку.
В его взгляде промелькнуло что-то мрачное и опасное, прежде чем он опустил голову и уставился в пол. Она подумала, что он не согласится, потому что Бреннан молчал какое-то время. Потом он снова посмотрел на нее, и она отметила, что его лицо изменилось. Он весь напрягся, а его жаркий взгляд едва не опалил ее кожу.
— Вы хотите услышать, как я лгу? Как пожелаете, только прошу, слушайте очень внимательно. Вот самая вопиющая ложь, которую я когда-либо произносил.
Он сжал руками подлокотники кресла так крепко, что костяшки побелели.