Искупление кровью
Шрифт:
– Черт, – пробормотала она. – Ты меня совсем изуродовал!
– Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь!
Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение
– Я бы могла тебя убить, – прошептала она. – Не хотела, но могла бы…
– Знаю, – улыбнулся он. – В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание.
Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету.
– Ты бы предпочла сорок дней в карцере?
– Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар.
Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону.
– Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом.
– Как, по-твоему, я об этом забуду! – вскричала она. – Ты что себе вообразил? Что мне наплевать?
– Ты сожалеешь?
– Что это меняет, скажи?
– Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят.
Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими.
– Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом.
– Это слишком трудно… – произнесла она, помотав головой.
– Зачем ты мучила ту бедняжку?
Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее.
– Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом…
– Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова.
Она опять помотала головой.
– И все-таки придется.
– Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной?
– Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия.
– Я ничего не обещала!
– Ты промолчала в знак согласия, милая моя!
– Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное.
– Слишком поздно. Обратной дороги нет.
– Почему бы вам не засунуть ее в другое место?
– Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну…
– Еще того хлеще! Самоубийца! – взвилась Марианна. – И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька!
– Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом.
– Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться!
Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило:
– Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно
– Детоубийца, – закончил он.
Марианна подскочила, будто ужаленная осой:
– Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу!
– Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели…
– Со мной она и трех часов не продержится! – заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости.
– Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя…
– Что именно она сделала?
Даниэль стащил у нее сигарету. Нелегко было произнести это вслух, представить воочию такой абсолютный ужас.
– Детоубийство, как я сказал… Она убила своих детей, двоих.
– Убила собственных малышей? И ты хочешь, чтобы я оставила в живых такое чудовище?
– А ты сама? Разве ты не убила беззащитного старика?
– Это вышло случайно!
– Ага… Ты не задавила его на пешеходном переходе! Ты избивала его, чтобы выманить деньги! Думаешь, ты лучше, чем она? Тебе ли судить других?
Марианна, уязвленная до глубины души, уничтожала его взглядом:
– Все-таки лучше старик, чем ребенок!
– Это как посмотреть! Ты должна сделать усилие, Марианна.
– Усилие? Мне и без того хотелось ее по стенке размазать! А теперь… Убить собственных детишек! Так или иначе, если не я, так другие ее прикончат.
– Мы усилим охрану… Если понадобится, будем ее одну выводить на прогулки. И ведь она не продала своих малышей в порностудию. С тем, что она сделала, можно как-то примириться…
– Ты бредишь! Я, во всяком случае, с ней мириться не собираюсь! – упорствовала Марианна.
– С тобой заключили договор, милая. Подумай об этом. Вечером я зайду за тобой.
– Вечером? Но у меня свидание в два часа дня! – вскричала она.
– Неужели? Опять свидание? С кем?
– Не твоя печаль!
– Ну что ж, твой таинственный посетитель придет в другой раз, вот и все. Ты до вечера в изоляторе.
– Сволочь! Отведи меня наверх!
– Только не начинай, иначе…
– Отведи меня в камеру! – попросила она другим, более мягким тоном.
– Это не обсуждается. Здесь тебе не Средиземноморский клуб! Не ты планируешь свой досуг.
Он положил на пол рядом с ней зерновые батончики.
– Не нужна мне твоя жрачка!
– Не хочешь – не надо. Угощу кого-нибудь еще.
Даниэль отошел. Марианна заметила, что он хромает. Но вообще пострадал меньше, чем она, и эта мысль вдруг сделалась нестерпимой. Она подобрала пустую чашку, подняла руку, как для броска в баскетболе. Целить в затылок, проломить череп. Но Даниэль резко обернулся в самый момент броска, как будто почуял опасность. Марианна заколебалась, опустила руку. Слишком поздно. Взгляд начальника изменился. Пропитанный пылью луч, пробивавшийся сквозь подвальное окошко, осветил его, будто специально, чтобы в нужный момент подчеркнуть неожиданно жесткое выражение глаз. Настолько голубых, насколько они у Марианны черные. День и ночь. Она бросила чашку, медленно отступила.