Искупление

Айдарова Эля

Как-то слухи о нарастающем благополучии южан дошли и до самого Гунъна, которого немного не устраивало чье-то превосходство. Себялюбие тоже находилось в заглавии качеств его характера.

Климат в Адияко был одним и тем же, что на севере, что на юге. Условия жизни были для всех одинаковыми. Это лишь спустя века мир стал обращаться к прежним условиям природной среды, и на севере степень теплоты воздуха стала понемногу понижаться.

Гунън был, бесспорно, уверен в том, что сила в силе буквально. Он считал, что после любого разрушения восстановить результаты хаоса могут только сильные и выдержанные люди, не

выделяя важность науке и просвещению. Он предложил особый режим по подготовке населения к возможным еще катаклизмам. Уделял большое значение питанию, ежедневным тренировкам и физическому развитию. Образованность населения пришла в заметный упадок, что не давало развиваться дальше, в то время как свифы не отставали ни в чем: ни в физическом, ни ученом развитии.

Когда Гунъну донесли поверенные, что на приграничных поселениях начались оттоки гунънов к свифам за «благополучной» жизнью, это сильно ударило его по гордости. И Гунън выдвинул закон о разделении территории и провозгласил свою отдельным кланом. Даже прибёг к похищению свифских просветителей, которых угрозами и пытками заставляли забыть о прежней жизни и проводить годы во благо и процветание клана гунънов.

Гунън призывал к принятию в клане главенства армии, военного ремесла и некоторой изоляции, желая оставаться единственным лидером для своего народа. Со временем стал прибегать к крайним мерам. Инсценировал напады со стороны свифов с настоящими смертями своих же жителей, о которых свифы даже и подумать никогда не могли. А потом призывал родных погибших к отмщению. Отсюда и пошли враждебные отношения между кланами, и продолжаются на протяжении нескольких веков. И всё это лишь из-за стремления Гунъна к единоличной власти в Адияко.

Просвещение просочилось, разумеется, и к гунънам, но оно некрепко заняло приоритетное место в жизни клана.

Гунъна почитали, и в одно время потомки даже обожествляли его. И нередкие подвижники продолжали укреплять его убеждения и навязывать их населению и после его смерти…

Амгул бесстрастно наблюдал, как Хатисай старательно работала с каждым учеником, позволяя новому и абсолютно незаинтересованному учителю отдыхать. Она объяснила ребятам, что пришлось пережить этому герою, и что ему необходимо полноценно восстановиться, поэтому взяла на себя все обязательства по освоению новых танцевальных элементов.

Воин сидел, сложив руки на деревянные подлокотники стула со спинкой, уперев голову на обвязанные запястья. Лишь глазами следя за движениями Хатисай, слышал, как она каждому терпеливо рассказала, что нужно делать, не проявив ни разу, ни капли раздражения или желания всех разогнать.

Чуть широковатые плечи, узкие сильные бедра, стройные ноги, плавные и в то же время уверенные движения создавали образ не простой крестьянки, а изысканной особы. Но Амгул никак не воспринимал девушку некой особенной. У него вообще отсутствовали какие-либо определения внешности Хаты, которая с одной стороны навязалась, как колючки репейника, а с другой – здорово помогала ему сейчас. Но учитель Ам не собирался проводить здесь еще одну ночь, поэтому с нетерпением ждал окончания занятий.

К несчастью Амгула после одного урока начался второй. А после него собирался начаться третий, на который у гунъна уже не хватило терпения. Это при всем при том, что занятия проводила вместо него Хата.

–

Я устал, – грубо выдал он девушке.

Та, приняв к сведению услышанное, быстро поблагодарила детей за проявленные старания и вежливо попросила расходиться по домам, попутно раздавая указания для закрепления полученных знаний дома.

– Я предупрежу управляющую, учитель Ам. А Вы пока подождите здесь…, – попросила она, дождавшись пока зал покинет последний ученик.

– Нет, я хочу уйти сейчас: пройтись немного, – резко оборвал он. И, не дожидаясь ответа Хатисай, который его совершенно не интересовал, покинул стены школы.

Хата, быстро «отпросив» учителя и объяснив Нигахане, что он страдает головной болью после того, как вчера сильно надышался едким дымом, сорвалась за ним.

Почему-то она предположила, что тот пошел к водоему освежиться, так как внешне уже напоминал пролежавшую на берегу без воды достаточно долгое время, рыбу. Но его там не нашла и самой себе пожав плечами, отправилась домой.

Амгул же ловко перепрыгнул через покосившуюся ограду. За пару мгновений пересек улицу и исчез в переулке за углом. Ему нужно было срочно оторваться от неотвязной девчонки и побывать в одном важном месте на окраине Миццу: в ткацкой мастерской…

***

Шесть цехов по обработке шерсти, четыре красильных мастерских и три прядильных и ткацких – было слишком много для такой маленькой провинции. Но основная часть готовых изделий уходила в столицу для дальнейшего обеспечения военных. Качество изделий ценилось на высоком уровне и производство, разумеется, поддерживалось высшим Управлением клана.

Наконец, добравшись до последней прядильной, расспросив на входе обо всем необходимом плохослышащего старика, Амгул прошел на задний двор.

На широком камне были размещены широкие металлические тазы с замоченной шерстью. На небольшой веранде в больших чанах шерсть валяли и отмывали, а здесь в тазах – полоскали. Всем этим процессом, судя по важному и озабоченному виду молодого мужчины, что носился то к чанам, то к тазам, управлял именно он.

Мужчина, за которым остановился гунън, резко обернулся и уткнулся взглядом на нежданного посетителя.

– Заблудились? – Вежливым тоном спросил воина работник.

Амгул по своему обыкновению с явным равнодушием осмотрел мужчину с ног до головы. С каждым часом становилось жарче и душнее, от чего его спина стала абсолютно мокрой от пота.

Нагло без позволения прошел к широким камням, и, усевшись вальяжным видом, скрестил руки на груди.

– Чем могу быть полезным? – тон мужчина немного поубавил и подозрительно оглядел незнакомца.

– Надо ж, как пригрели собаку: и одели, и накормили, и работу дали. И даже ради приличия кожу не содрали, – сплюнул он под ноги мужчине. – Обидно.

Мужчина произвольно прикоснулся до наколотого рисунка когтя на своем открытом плече и осекся, поняв, что перед ним сидит гунън.

– Кто ты?

– Страшно?

– Страшно было там. Здесь я хотя бы верю в наступление завтра, – уверенно выдал мужчина.

– Та земля мила, где мать родила. Еще помнишь пословицу, Коо?

– Помню. Только исковеркали мудрость пословицы громкие лозунги штаба командования. Зачем явился? – Мужчина не сразу признал младшего генерала Амгула.

– Забавно, – задумался Амгул. – По твою душу.