Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
— Нет, — тихо и невнятно сказал Слава. — Не заявляем.
Он положил трубку и опустил телефон на траву.
— Вот так, — произнесла Эмма. — И готовьтесь к операции, Павлыш. Я знаю, вы справитесь. Обезболивающего хватит?
Слава не стал отвечать — не видел смысла. Она все равно уже потеряла сознание.
— Простите. — Это был Отец. Он подошел, за ним тянулись перекушенные стропы. Видимо, никто не догадался освободить ависа из упряжи, все были заняты Эммой. — Простите. Я-древность слишком увлекся. Я-память забыл про инструкции, советы, наставления вашей Матери. Она была…
— «Была»?! — Павлыш непонимающе заморгал. — Что вы… о, нет, она жива, разве вы не видите?
— Конечно, вижу, — закивал Отец. Обрывки строп закачались, словно диковинное украшение. — Но она жива-мертва, это я тоже вижу.
— Нет, — отмахнулся Слава, — она, конечно, потеряла сознание, но это ничего. Все будет хорошо, мы сделаем операцию… Эмма будет жить, это я вам гарантирую.
Авис издал изумленный крик и отшатнулся. Остальные его сородичи, похоже, были в ужасе.
— Вы… оставите ее? Но это жестоко, бесптично, преступно!
— Наверное, — вмешался Борис, — мы недопонимаем друг друга. Но простите, Отец, сейчас не время обсуждать разницу в наших взглядах. Нам необходимо спасать нашу… Матерь.
Ависы возмущенно заорали, Изгибатель и Растяпа тут же взлетели в воздух и принялись описывать круги над холмом, продолжая надрывно кричать.
Отец посмотрел на людей так, будто видел их впервые в жизни.
— Это жестоко, — повторил он. — Но это ваш выбор. Однако если вы собираетесь спасти ее и собираетесь отнести ее в свое домодрево, лучше присматривайте за ней.
Он побежал прочь, подпрыгнул, захлопал крыльями и тяжело взлетел. Стропы развевались на ветру, сверкали серебристым.
— Чушь какая-то, — сказал Павлыш. — Ладно, собрались. Домрачеев, что у нас с носилками? Светлана, Федор Мелентьевич, давайте в домодрево, готовьте мне стол для операции. Борис, поможешь мне с Мишей нести ее, а вы, ребята, дуйте в Отель, я вам сейчас составлю список. Федор Мелентьич, поделитесь ручкой и листком? Отлично!.. Она у нас еще танцевать будет, верно я говорю, Домрачеев?
— И не надейтесь, — просипела Эмма. — С детства ненавижу танцы.
Потом Павлыш думал, что если бы не муравионы, все могло закончиться совсем по-другому. А ведь он просто замотался и забыл насыпать им картофельных очисток.
Конечно, с голоду муравионы не померли бы. Начали бы пожирать друг дружку. Но как раз это Павлыша категорически не устраивало, так что пришлось с полпути поворачивать обратно.
— Не страшно, — сказал он остальным, — я догоню. Вы там пока складывайте, что нужно, все равно за один раз все не перенесем. О, слушайте, я же ножницы еще не вписал, Миш, не забудешь взять?
— Да ты про ножницы уже всем уши прожужжал. Давай, Мичурин, спасай своих крокодилов от голодной смерти.
За последние дни — с тех пор, как Эмма пошла на поправку, — Домрачеев ожил и воспрянул духом. Он полностью игнорировал ее язвительные замечания и ледяной тон, приносил ей очищенные фрукты, пытался развлекать сводками новостей из жизни людей и птиц, следил, чтобы соблюдала режим и не слишком часто ходила. К счастью, ависы
Слава шагал обратно и старался не думать о том, что будет, если еще кто-то упадет или случится другая катастрофа. Доставит ли вергилий новые медикаменты? Или придется выкручиваться с теми, что остались?
От ависов помощи ждать не приходилось: все их изобретения были связаны с профилактикой, а не с лечением заболеваний. К тому же птицы до сих пор не смирились с тем, что соседи выходили на свою «Мать». И Отец, и младшие ависы старательно избегали разговоров на эту тему, перестали наведываться в гости и вообще делали вид, будто инцидента с дельтапланами не было. Дважды Домрачеев и академик как бы невзначай упоминали об Эмме — и всякий раз взгляд ависов стекленел, перья топорщились, из горла доносился рваный клекот…
— Оставим их в покое, — предложил Борис. — Может, это защитная реакция на то, что они считают собственной виной.
Павлыш очень сомневался, но возражать не стал. Он, кажется, начал догадываться, как устроен их социум, — и мысль эта сильно его тревожила.
Шагая между домодревами, он машинально запрокинул голову. Все как обычно: текли по стволам ниточки муравионов, в ветвях чирикали рассказнечики — ему даже показалось, он узнает мелодию; потом он заметил двух гекк-ависов, спустившихся по стволу почти до самой земли и с увлеченным видом наблюдавших, как падают в клепсидре капля за каплей. Павлыш кивнул им. Малыши уже перестали бросаться на людей, иногда даже принимались чирикать что-то бессвязное, с отдельными узнаваемыми словами. То ли растут и умнеют, то ли привыкли к чужакам…
Он взобрался по лестнице в центральный зал. Оттуда по внутренней, винтом уходившей вверх, заскочил к Эмме. Просто так.
Ладно, признался он себе, поднимаясь, — дурное предчувствие, но оно же гроша ломаного не сто…
В комнате Эммы не было.
Расстеленная прямо на полу кровать, низкий столик с лекарствами и книжкой, стакан воды. Одинокая лампулитка ворочается на стене, пытаясь догнать сдвинувшийся лучик солнца.
— Так быстро?
Он оглянулся. Девушка стояла у арки, ведущей на ветку. Поймала его взгляд, отмахнулась:
— Перестаньте, Павлыш. Если еще и вы начнете… Мне и так Домрачеев проходу не дает. Двух нянек я не переживу.
— Постельный режим…
— Я знаю, знаю. Слушайте, Павлыш, не говорите ему ничего, ладно. Ваш Миша… он очень впечатлительный и будет переживать. Я просто подышу воздухом, хорошо? Подышу и сразу в постель, вот вам слово. — Она посмотрела на него внимательнее: — А вы… вернулись за чем-то?
Он объяснил и, чтобы замять неловкость, поспешил уйти. Муравионы уже беспокойно копошились в громадном горшке, куда их пришлось пересадить после того, как колония разрослась. Слава кинул им очисток, капнул воды в плошку — и по внутренней лестнице поспешил вниз.