Искушение святого Антония
Шрифт:
Симон. То был я! я вновь нашел тебя!
Вот она, Антоний, та, кого зовут Сиге, Эннойя, Барбело, Пруникос! Духи, правители мира, завидовали ей и заключили ее в тело женщины.
Она была Еленой Троянской, чью память заклеймил поэт Стесихор. Она была Лукрецией, патрицианкой, изнасилованной царями. Она была Далилой, обрезавшей волосы Самсону. Она < была той дщерью Израиля, что отдавалась козлам. Она любила блуд, идолопоклонство, ложь и глупость. Она продавала свое тело всем народам. Она пела на всех перекрестках. Она целовала
В Тире Сирийском она была любовницей воров. Она пила с ними по ночам и укрывала убийц в тепле своего прогнившего ложа.
Антоний. Э! что мне за дело!..
Симон неистово:
Я выкупил ее, говорю тебе, и восстановил в ее славе, так что Гай Цезарь Калигула влюбился в нее, ибо пожелал спать с Луною!
Антоний. Ну?..
Симон. Но ведь она и есть Луна! Не писал разве папа Климент, что она была заточена в башню? Триста человек обступили башню кругом, и в каждой из бойниц одновременно увидели луну, хотя в мире лишь одна луна и одна Эннойя!
Антоний. Да… я как будто вспоминаю…
И он подгружается в задумчивость.
Симон. Невинная, как Христос, умерший за мужчин, она обрекла себя в жертву женщинам. Ибо бессилие Иеговы обнаруживается в грехопадении Адама, и ветхий закон, противный порядку вещей, должен быть отвергнут.
Я проповедовал обновление в колене Ефремовом и Иссахаровом, по потоку Бизор, за озером Уле, в долине Мегиддо, по ту сторону гор, в Бостре и Дамаске. Да придут ко мне те, кто запятнан вином, кто запятнан грязью, кто запятнан кровью, и очищу их скверны Духом Святым, именованным Минервой у Греков! Она — Минерва! она — Дух Святой! я — Юпитер, Аполлон, Христос, Параклет, великая сила божия, воплощенная в образе Симона!
Антоний. А, это ты!.. так это ты? Но мне ведомы твои преступления!
Ты родился в Гиттое, вблизи Самарии. Досифей, твой первый учитель, отослал тебя. Ты проклинаешь святого Павла за то, что он обратил одну из твоих жен, и, побежденный святым Петром, в страхе и ярости ты бросил в воду мешок со своими фокусами!
Симон. Хочешь их?
Антоний смотрит на него, и внутренний голос шепчет в его груди: «Почему бы и нет?»
Симон продолжает:
Знающий силы Природы и существо Духов должен творить чудеса. Такова мечта всех мудрых — и желание, гложущее тебя; признайся в том!
Окруженный толпами римлян, я взлетал у них в цирке так высоко, что пропадал из глаз. Нерон приказал меня обезглавить; но на землю упала овечья голова вместо моей. Наконец меня заживо погребли; но я воскрес на третий день. Свидетельство — вот я пред тобой!
Он дает ему понюхать свои руки.
Они пахнут трупом. Антоний отступает.
Я могу повелеть — и задвижутся бронзовые змеи, засмеются мраморные изваяния, заговорят собаки. Я покажу тебе несметное множество золота; я посажу царей на престолы; ты узришь народы, поклоняющиеся мне! Я могу ходить по облакам и по волнам, проходить сквозь горы, являться в образе юноши, старца,
Гремит гром, сверкают молнии.
Се глас Всевышнего! «Ибо Вечный твой бог есть огонь», и все творение исходит от искр сего очага.
Тебе надлежит принять это крещение, — второе крещение, провозвещенное Иисусом и сошедшее однажды на апостолов во время грозы, когда отворено было окно!
Он двигает пламя рукой, медленно, как бы окропляя им Антония.
Мать милосердия, ты, открывающая тайны, дабы покой посетил нас в восьмой обители…
Антоний восклицает:
Ах! если бы у меня была святая вода!
Пламя гаснет, оставляя за собой клубы дыма. Эннойя и Симон исчезли.
Необычайно холодный, густой и зловонный туман наполняет воздух.
Антоний, простирая руки, как слепой:
Где я?.. Боюсь, как бы не упасть в пропасть. А крест, наверное, слишком далек от меня… Ах, какая ночь! какая ночь!
Порыв ветра раздвигает туман, — и он видит двух людей, одетых в длинные белые туники Первый — высокого роста, с приятным лицом, степенной осанки. Его русые волосы, разделенные пробором, как у Христа, ровно спадают на плечи. Он бросил жезл, который держал в руке, и его спутник принял его с поклоном, какие отвешивают на Востоке.
Этот последний — небольшого роста, толстый, курносый, плотного сложения, с курчавыми волосами, с простодушным лицом.
Оба они босы, с обнаженными головами и запылены, как люди, вернувшиеся из путешествия.
Антоний, вздрогнув.
Что вам надо? Говорите! Идите прочь!
Дамис, тот, что мал ростом.
Ну-ну!.. добрый отшельник! что мне надо? — Не знаю! Вот учитель!
Он садится; другой продолжает стоять. Молчание.
Антоний продолжает:
Итак, вы пришли?..
Дамис. О! издалека, очень издалека!
Антоний. А идете?..
Дамис, указывая на другого.
Куда он захочет!
Антоний. Но кто же он?
Дамис. Взгляни на него!
Антоний в сторону.
У него вид святого! Если бы я посмел…
Дым рассеялся. Ночь очень ясная. Луна сияет.
Дамис О чем же ты думаешь, раз ты умолк?
Антоний. Я думаю… О! ни о чем.
Дамис направляется к Аполлонию и несколько раз обходит вокруг него, склонившись, не подымая головы.
Учитель! вот галилейский отшельник, желающий знать начала мудрости.
Аполлоний Пусть приблизится!
Антоний колеблется.
Дамис. Приблизься!
Аполлоний громовым голосом.
Приблизься! Тебе хотелось бы знать, кто я, что совершил, что я думаю? Не так ли, дитя?
Антоний. Ежели это, однако, может способствовать моему спасению.
Аполлоний. Радуйся, я скажу тебе!
Дамис тихо Антонию.
Непостижимо! Очевидно, — он с первого взгляда усмотрел в тебе незаурядные наклонности к философии! Я тогда тоже этим воспользуюсь!