Искушение святого Антония
Шрифт:
Дамис. Учитель! пора! Ветер подымается, проснулись ласточки, циртовый лепесток улетел!
Аполлоний. Да, в путь!
Антоний. Нет, я остаюсь!
Аполлоний. Хочешь, я расскажу тебе, где растет трава Балис, что воскрешает мертвых?
Дамис. Проси у него лучше андродамант, что притягивает серебро, железо и бронзу!
Антоний. О, какие страдания! какие страдания!
Дамис. Ты будешь понимать голоса всех тварей, рычание, воркование!
Аполлоний. Ты будешь ездить верхом на единорогах, на
Антоний плачет.
О! о! о!
Аполлоний. Ты познаешь демонов, что живут в пещерах, тех, что говорят в лесу, тех, что движут волны, тех, что толкают облака.
Дамис. Стяни свой пояс! повяжи сандалии!
Аполлоний. Я разъясню тебе смысл изображений богов: почему Аполлон стоит, Юпитер восседает, Венера черна в Коринфе, четырехугольна в Афинах, конусообразна в Пафосе.
Антоний, складывая руки.
Ушли бы они только! ушли бы они только!
Аполлоний. Я сорву пред тобой доспехи с богов, мы взломаем святилища, я дам тебе изнасиловать Пифию!
Антоний. Помоги, господи!
Он бросается к кресту.
Аполлоний. Чего ты желаешь? о чем мечтаешь? Стоит тебе лишь подумать…
Антоний. Иисус, Иисус, помоги!
Аполлоний. Хочешь, я вызову — и явится Иисус?
Антоний. Что? как?
Аполлоний. То будет он! никто иной! Он сбросит свой венец, и мы поговорим лицом к лицу!
Дамис тихо:
Скажи, что очень хочешь! Скажи, что очень хочешь!
Антоний у подножия креста шепчет молитвы. Дамис ходит вокруг него с вкрадчивыми жестами.
Ну, добрый отшельник, милый святой Антоний! человек чистый, человек знаменитый! человек достохвальный! Не пугайся: это просто прием словесных преувеличений, взятый с Востока. Это ничуть не мешает…
Аполоний. Оставь его, Дамис!
Он верит, как невежда, в реальность вещей. Ужас перед богами мешает ему их понять, и он снижает своего бога до уровня ревнивого царя!
Ты же, сын мой, не покидай меня!
Он, пятясь, приближается к краю утеса, переступает его и остается в воздухе.
Превыше всех форм, далее земли, за небесами, пребывает мир Идей, преисполненный Слова! Одним взлетом преодолеем мы другое пространство, и ты постигнешь в его бесконечности Вечное, Совершенное, Сущее! Идем! дай мне руку! в путь!
Оба, рука об руку, плавно подымаются в воздух. Антоний, обнимая крест, смотрит на них. Они исчезают.
V
Антоний, медленно прохаживаясь.
Это стоит целого ада!
Навуходоносор ослепил меня меньше. Царица Савская столь глубоко не очаровала меня.
Он говорит о богах так, что внушает желание узнать их.
Помню, я сотнями видел их на Элефантинском острове во времена Диоклетиана. Император уступил номадам большую область под условием охраны границ, и договор
Варвары привезли своих богов. Они заняли песчаные холмы по берегу реки. Было видно, как они держат на руках своих идолов, словно больших параличных детей; или же, плывя среди порогов на пальмовых стволах, они показывали издали амулеты у себя на шее, татуировку на груди, — и это не более преступно, чем религия греков, азиатов и римлян!
Когда я жил в Гелиопольском храме, я часто рассматривал изображения на стенах: ястребов со скипетрами, крокодилов, играющих на лире, лица мужчин с телами змей, женщин с коровьей головой, простирающихся перед итифаллическими богами, и их сверхъестественные формы влекли меня в иные миры. Мне хотелось бы знать, что видят эти спокойные глаза.
Материя, чтобы обладать такой силой, должна содержать в себе дух. Душа богов связана с их образами…
Те, чей внешний вид красив, могут соблазнять. Но другие… мерзкие или страшные… как верить в них?..
Мимо него по самой земле движутся листья, камни, раковины, древесные ветви, смутные изображения животных, затем разные карлики, разбухшие от водянки; это — боги. Он разражается смехом.
Другой смех раздается позади него, и появляется Иларион в одежде пустынника, гораздо выше ростом, чем раньше, колоссальный.
Антоний не удивлен, видя его опять.
Ну, и глупцом нужно быть, чтобы поклоняться этому!
Иларион О, да! необычайным глупцом!
Теперь перед ними проходят идолы всех народов и времен из дерева, из металла, из гранита, из перьев, из сшитых шкур.
Самые древние, допотопной эпохи, совершенно скрыты водорослями,
свисающими, как гривы. Некоторые, несоразмерно вытянувшиеся, трещат в суставах и, ступая, ломают себе поясницы. У других песок сыплется сквозь дыры животов.
Антоний и Иларион потешаются беспредельно. Они хватаются за бока от хохота.
Вслед за тем проходят идолы с бараньим профилем. Они пошатываются на кривых ногах, приподымают веки и бормочут как немые: «Ба! ба! ба!»
По мере того как облик их приближается к человеческому, они все больше раздражают Антония. Он бьет их кулаками, ногами, остервенело бросается на них.
Они становятся страшны — у них высокие перья на головах, выпученные глаза, руки оканчиваются когтями, челюсти, как у акулы.
Перед лицом этих богов людей закалывают на каменных жертвенниках; других толкут в ступах, давят колесницами, пригвождают к деревьям Один из богов — весь из раскаленного докрасна железа и с бычьими рогами; он пожирает детей.
Антоний. Ужас!
Иларион. Но ведь боги всегда требуют мук. Даже твой захотел…
Антоний, плача.
О! не договаривай, замолчи!