Искушение Торильи
Шрифт:
— Добрый вечер, милорд, — дуэтом приветствовали они хозяина.
— Превосходная вышла скачка, Дэн, — сообщил маркиз конюху. — Новые гнедые стоят потраченных денег, до последнего пенни.
— Рад слышать это, милорд.
— Сегодня я их гнал, поэтому завтра отнесись к ним помягче, — велел Хэвингэм. — Пригляди за новым конюхом. Он торопыга.
— Будет исполнено, милорд.
Маркиз последовал за Гаррисом — сперва по узкому коридору, а затем вверх по старинной дубовой лестнице.
Поднимаясь, он прислушался к шуму в
Гаррис провел маркиза в уютную спальню с окном и широкой кроватью под балдахином на четырех столбах.
Маркиз привык к тому, что старшие слуги не отделяют себя от своего хозяина и его собственности, а потому просто сказал:
— Я напрочь забыл о том, что в Донкастере на этой неделе скачки.
— Похоже, ваша светлость действительно забыли об этом, — ответил Гаррис. — А поскольку мы никогда не выставляем наших животных на весенние состязания, это событие, милорд, ускользнуло и из моей памяти.
— Стало быть, здесь чертовски людно теперь.
— С сожалением вынужден это признать, милорд. Но я снял отдельную комнату, и едва пи ваша светлость почувствует неудобства. — Чуть помедлив, Гаррис добавил нерешительно:
— Мне очень жаль, милорд, но я вынужден признаться, что не сумел снять соседнюю спальню.
Маркиз ничего не ответил, и, помогая ему снять пальто. Гаррис продолжал:
— Это жалкая комнатушка, милорд, и я уговорил хозяина гостиницы не сдавать ее джентльменам, которые могут оказаться слишком шумными соседями. Он обещал сдать ее леди; надеюсь, она не потревожит вашу светлость.
Маркиз опять промолчал, но мысль, что кто-то может нарушить его сон стуком в соседнюю дверь, была ему неприятна.
Будучи по природе своей весьма деятельным человеком, Хэвингэм предпочитал отходить ко сну в абсолютной тишине.
Зная это пристрастие своего господина, слуги всегда старались снять и соседнюю с его комнатой спальню, причем в случае необходимости с обеих сторон.
Маркиз понимал, что в подобной ситуации сделать это просто невозможно и винил только себя, однако рассудил философски: все-таки ему повезло уже в том, что для него нашлась комната во время скачек.
Хэвингэм был уверен, что Гаррису удалось выставить из комнаты какого-нибудь горемыку, чьи слуги не смогли проявить большую щедрость.
Безусловно, камердинер щедрой рукой заплатил и прислуге, чтобы его хозяин не почувствовал невнимания к себе.
Приняв ванну перед камином и переодевшись в вечернее платье, маркиз спустился в маленькую, теплую, уютную гостиную.
Обед оказался отменным, и прислуга вела себя безупречно.
Отужинав, Хэвингэм сел у камина пригубить бренди и пролистать газеты, которыми его обеспечил Гаррис.
Маркиз с удовлетворением отметил, что участвовавшие в скачках лошади не соответствовали его стандартам и не могли бы бросить
Не понравилось маркизу лишь одно: о его лошадях даже не упомянули, хотя это можно было сделать.
Он принял решение выступить только на скачках в Сент-Педже в сентябре.
А вообще все свое внимание он обращал к Аскоту, потому что намеревался выиграть Золотой Кубок.
В разделе новостей он нашел привычные жалобы на сложности, которые испытывала страна, возвращаясь к мирной жизни. Сухие сообщения из парламента наводили обычную скуку. Жар очага и день, проведенный на воздухе, навевали сон, и, покончив с бренди, Хэвингэм поднялся наверх. Гаррис ожидал его, чтобы помочь раздеться.
Когда Хэвингэм ночевал в гостиницах или отелях, камердинер всегда застилал его постель домашними льняными простынями и подушками, которые они возили с собой.
— Не желает ли ваша светлость подняться завтра пораньше? — спросил Гаррис, уже успевший собрать одежду маркиза. Он покинет «Пелиган» на рассвете, чтобы совершить такое же путешествие, как сегодня, и приготовить все заранее к прибытию своего господина.
— Разбудите меня в восемь часов, — велел маркиз. — Вы приготовили для Джима мою одежду?
— Все что нужно — в гардеробе, милорд.
В голосе слуги слышалась обида за то, что маркиз счел необходимым проконтролировать его.
«Очень хорошо, — подумал маркиз, — что я возложил на Джима обязанности камердинера».
— Доброй ночи, милорд, — с почтением произнес Гаррис. — Надеюсь, вашу светлость не потревожат.
— И я тоже, — кивнул маркиз.
Последний раз оглядев комнату, Гаррис вышел, закрыв за собой дверь.
Сняв длинный шелковый халат, маркиз бросил его на кресло и забрался в постель.
Он не ошибся, посчитав ее удобной.
Погружаясь в перину, набитую гусиными перьями, Хэвингэм с удовлетворением подумал, что проведенный в одиночестве вечер ему импонирует больше, нежели скучные разговоры с хозяевами или — что еще хуже — званый обед в его честь в каком-нибудь сельском особняке.
До чего же тоскливо обмениваться любезностями с людьми, не имеющими с ним ничего общего! Утешало лишь то, что маркиз никогда более их не увидит.
Тонкие полотняные простыни холодили тело, золотое пламя в камине разгоняло мрак. Маркиз уже засыпал, когда на дубовой лестнице послышались тяжелые неуверенные шаги.
Он еще успел в полудреме подумать:
«Какого черта хозяин гостиницы не застелил лестницу ковром, как делают цивилизованные люди?!»— как вдруг раздался громкий стук в дверь.
На мгновение Хэвингэму почудилось, что ломятся в его дверь. Но потом, когда звук повторился, он понял, что стучат в дверь соседней комнаты.
— Кто… это? — прозвучал негромкий женский голос. Тем не менее маркиз услышал вопрос совершенно отчетливо и разгневался оттого, что стенка между двумя комнатами оказалась слишком тонкой.