Искушение Торильи
Шрифт:
— Должно быть, вы прекрасно ездите верхом, — заметил он вдруг, желая переключить разговор на другую животрепещущую тему — о Торилье.
— Я не ездила два года, — ответила она. — А вы не могли бы мне сказать, какую лошадь выставите на Сент-Педже , что — , бы в сентябре я смогла отыскать ее кличку в газете.
У маркиза хватило наблюдательности, чтобы понять, чем были для девушки те два года, которые она помянула. Ей казалось, это она ловко уклонилась от расспросов о себе. Однако это Хэвингэм
Не желая быть назойливым, он ограничился наблюдением за сменой чувств и настроений, отражавшихся в этих больших прекрасных глазах.
Трапеза приближалась к концу, и, откинувшись в кресле с бокалом в руках, маркиз пришел к мысли, что, пожалуй, впервые в жизни, обедая с дамой, он говорил только о себе.
Особы, с которыми он провел так много праздных часов, всегда стремились быть главным предметом разговора, — естественно, в связи с ним: их чувства и эмоции, а иногда и амбиции изливались обильным, бесконечным потоком.
«Эту девушку окружает какая-то тайна», — подумал он.
Когда они от стола вновь перебрались к камину и лендлорд вышел из комнаты, оставив графин с портвейном возле кресла маркиза, Хэвингэм ощутил новый прилив любопытства.
— Вы едете на юг к мужу или жениху?
— Что вы, ничего подобного!
— Бы возражаете слишком решительно.
Но я не сомневаюсь, что есть немало мужчин, готовых оценить вас по достоинству.
Торилья улыбнулась:
— Пока у меня никого нет.
Он приподнял брови:
— Неужели там, откуда вы едете, совсем нет мужчин? Или все они слепы?
Торилья покраснела. С удивлением отметив появившийся на ее лице румянец, маркиз сказал глубоким голосом:
— Вы же красавица, неужели вы не замечаете этого, когда смотритесь в зеркало?
Торилья молчала, глядя в огонь. Однако маркиз отметил, как сжимаются и разжимаются ее пальцы, выдавая смущение. — — Где вы останавливаетесь завтра вечером? — спросил он уже другим тоном.
Торилья слегка задумалась.
— Кажется, в «Белом Зайце»в Итон Соком.
— Значит, я лишен возможности просить вас отобедать со мной еще раз, так как сворачиваю раньше.
Хэвингэму показалось, что в глазах гостьи мелькнула тень разочарования, однако он не был в этом полностью уверен.
— Теперь вам придется самой заботиться о себе, ведь я больше не смогу прийти на помощь, — продолжал он. — Впрочем — так уж повелось — раз я дважды спасал вас, значит, придется мне сделать это и в третий раз.
— Надеюсь, что нет! — выпалила Торилья в смятении, а потом добавила поспешно:
— Я не… не о том. Я просто хочу сказать, что… несчастные случаи… и прочие приключения волнуют и очень… пугают.
— Разумеется, —
— У меня не было другого выхода, — вздохнула она. — Меня некому проводить.
— Некому? — удивился маркиз.
Она качнула головой и, словно бы опасаясь, что он может продолжить расспросы, сказала:
— Увы, сэр, завтра мне надо очень рано вставать. Сейчас уже поздно, я должна идти спать.
Торилья встала, поднялся и маркиз.
Он высился над ней крепостной башней.
Глядя на него снизу вверх, Торилья подумала: «До чего же он импозантен и красив».
Охваченная внезапным порывом застенчивости, она вдруг сказала:
— Поскольку мы с вами больше не увидимся, сэр, мне хотелось бы поблагодарить вас от всего сердца за вашу… доброту. Если бы вы не вмешались… если бы вас не оказалось рядом прошлым… вечером…
Чуть поежившись, она отвернулась.
— Но я все-таки оказался на месте, Торилья, — улыбнулся маркиз, — и, возможно, когда-нибудь мы еще встретимся.
Хэвингэм протянул ей руку, девушка вложила в нее пальцы и почувствовала, как его ладонь охватила их.
Она ощутила какое-то непонятное чувство.
— Благодарю вас… — пролепетала она, — благодарю вас… Жаль, что я не могу выразить свои чувства более… красноречиво.
— Если вы хотите выразить свою благодарность, — молвил Хэвингэм, — для этого есть куда более легкий способ.
Не понимая, что он имеет в виду, Торилья удивленно посмотрела на него.
Выпустив руку девушки, Хэвингэм приподнял ее подбородок.
Она не могла ни шевельнуться, ни осознать, что с ней происходит, когда его руки легли ей на плечи, а губы прикоснулись к ее губам.
Торилье казалось, что она должна сопротивляться, должна бежать, но губы эти брали ее в плен, лишая ее способности двигаться.
Она ощутила в своем теле нечто живое, поднимавшееся из груди прямо к горлу.
Ощущение это было настолько чудесным и новым, что она утратила способность думать.
Чувство это все росло и заслонило собою все прочее. Все самое прекрасное, о чем она могла мечтать, казалось, сконцентрировалось в этом чувстве.
Маркиз прижимал ее к себе все крепче и не выпускал из объятий, а она и не пыталась вырваться из них.
И вдруг чудо поцелуя превратилось в восторг, пронзивший ее острой болью и радостью, нисходившей с самих Небес.
Долго ли она пробыла в его объятиях, долог ли был поцелуй, Торилья не помнила.
Она знала только, что, исторгнутая из телесной оболочки, пребывает там, где нет ничего общего с миром, в котором она жила и дышала…
Маркиз поднял глаза, и взгляды их встретились.