Искушение
Шрифт:
— Я знаю это, Джек. Кто знает это лучше, чем я!
Джозеф Уоррен повернулся. Но было уже слишком поздно. Поздно обмениваться ружьями, поздно предпринимать что-либо еще. Раздался выстрел, пуля пробила лоб доктора Уоррена, и его не стало.
Джек яростно орудовал своим незаряженным мушкетом, нанося удары направо а налево. Он действовал как безумный, не видя перед собой ничего. Он вырвал мушкет с примкнутым штыком у солдата и теперь колол врагов без пощады, движимый страхом и отчаянием. Справа от него взрывались ядра. Британские пушки взяли форт под прицел.
Все было кончено. Теперь невозможно было даже сдаться в плен. Не было ни одного выхода, кроме смерти. Как ни странно, эта мысль принесла успокоение Джеку. Страх оставил его. Теперь он сражался почти весело.
А «красные мундиры» уже занимали форт.
Флетчер сидел, уперевшись локтями в колени и опустив голову на руки. Он был целиком погружен в созерцание маленького жучка, который совершал свой трудный переход по шерстяному ковру. Он продвигался между вытянутыми ногами Флетчера. Складки ковра были для жучка горами и долинами. Флетчер не отрывал взгляда от маленького путешественника до тех пор, пока тот не скрылся под его ботинком, а потом продолжал смотреть на то место, где он исчез.
Айронс уже не выглядел таким бледным, как после болезни. Его кожа покрылась легким загаром. Физическая боль, хотя и не отпустила до конца, не причиняла серьезных страданий. Душевная мука, вот что теперь заполняло его всего.
Он приподнялся и посмотрел в окно. Чайки, крича, носились в небе, как это было раньше, как это было всегда. Он знал, что если встанет и посмотрит в окно, то снова увидит знакомый двор, прачечную, конюшню, прачек-негритянок, развешивающих белье, мальчишек, убирающих конюшни, и солдат, оставшихся в живых. Возможно, он почувствует запах мыла, травы и конского помета. Услышит, как полощутся простыни на ветру.
Но он не вставал. Он не хотел видеть этих обыденных вещей. Простая повседневная жизнь стала ему безразлична.
По подернутому легкой дымкой небу носились чайки. Флетчер смотрел на них до боли в глазах, до тех пор пока не выступили слезы.
Лейтенант медленно поднялся и обошел небольшую комнату. Осмотрел беленые стены, аккуратно заправленную кровать-комод и полупустую бутылку коньяка.
Солнечный луч пробивался через густую жидкость и отбрасывал блики на блестящую деревянную поверхность.
«Мы ждали слишком долго, — подумал он, — слишком долго, чтобы выпить этот коньяк».
Флетчер подошел к кровати и прикоснулся к подушке.
«Почему ты это сделал? Почему заслонил меня собой?» — снова и снова мысленно спрашивал Флетчер. «Да потому, — мог бы ответить ему Брайан, — что я дал слово, я обещал». — «Ты не давал никаких обещаний…» — «Не тебе я дал слово. Не тебе, а ей…»
Флетчер закрыл глаза, стараясь сдержать слезы. Он взял в руки бутылку коньяка. Стекло было холодным.
— Я люблю тебя, Брайан.
Успел ли он сказать другу эти слова? Может быть, и нет. Но ему очень хотелось, чтобы он услышал их.
Глава 25
Англичане
Миссис Эшли подняла глаза на Элизабет. Презрительный и холодный взгляд девушки, казалось, спрашивал: «Вы довольны? Вы этого хотели?»
— Сколько погибших? — медленно спросила Вера.
— Я не знаю, сколько там у британцев, — парировала Бетси.
— Элизабет, ты же знаешь, что я говорю совсем не о них. Господи, ты же понимаешь, о чем я тебя спрашиваю!
— Разве? — возразила девушка. — Я-то думала, Вы только о нем беспокоитесь.
Вера нахмурилась. Ее по-прежнему мутило. Не поднимая глаз от чашки черного маслянистого кофе, она устало произнесла:
— Да, беспокоюсь.
Бетси молча наблюдала за хозяйкой. Перед уходом девушка успела поесть, а теперь, когда она вернулась с новостями спустя несколько часов, застала хозяйку в той же позе, что и оставила. Завтрак — поджаренный хлеб и яйцо — стоит нетронутый на столе. Бетси почувствовала жалость к несчастной женщине и сказала:
— Около ста человек убито. Может быть, и больше.
Вера закрыла глаза. Больше ста человек погибло, защищая наспех сооруженные земляные укрепления. Сто американцев против превосходящих сил англичан.
Элизабет, шурша юбками, подошла поближе. Вера не шевельнулась.
— Доктор Уоррен… погиб.
— Умер, — повторила Вера, губы ее скривились.
— Он умер, как настоящий командир, как генерал, с мушкетом в руках, — торжественно произнесла Элизабет.
Вера тихонько заплакала. Она уперлась локтями в стол и уронила голову на руки. Неужели они потеряют всех мужчин, которыми восхищались и на которых надеялись? Неужели погибнут все? И это будет ценой победы.
Бетси еще ближе подошла к миссис Эшли, обняла сзади ее вздрагивающие плечи и заплакала вместе с ней.
— Яйца остыли, сударыня. Давайте я Вам еще поджарю. И кусочек хлеба. А этот я сама съем. Он еще вроде ничего, — сказала девушка мягко.
В ее голосе звучало сострадание. Она больше не сердилась на Веру.
Вера со слабой улыбкой посмотрела на Бетси.
— Ты все еще голодна?
— Нет, миссис Эшли, совсем нет, я…
— Садись.
Элизабет села, придвинув свой стул поближе.
— Скажи, ты ненавидишь меня? Ненавидишь за то, что я люблю английского офицера? Элизабет залилась слезами.
— Нет, миссис Эшли, вовсе нет, — прошептала она.
— Не нужно ненавидеть меня, Бетси. Не надо так наказывать меня. Поверь, я и так наказана. Нет более страшного наказания, чем постоянные укоры совести. Что может быть страшнее моего положения? Человек, которого я люблю сильнее всего на свете, человек, ради которого я не пожалею жизни, сражался против моих верных друзей, против того дела, которому я посвятила себя. Ты понимаешь меня, девочка моя?