Искуситель
Шрифт:
– Что вы ему сделали?
– Ничего! – баронесса произнесла это слово с горечью и отвращением к себе. – Его родители умерли, когда он был ребенком. А я ничего не сделала для него!
Линет замерла, потрясенная, до глубины души. Неужели это правда? Неужели родная тетя могла покинуть осиротевшего мальчика? Она уставилась на баронессу, с ужасом наблюдая, как та медленно оседала на пол, жалобно воя и причитая.
– Я пыталась. Бог свидетель, что я пыталась помочь ему. Я умоляла. Я просила. Однажды ночью я села на лошадь и сказала ему, что я заберу мальчика к нам, что бы он там
– О ком вы говорите?
– О Горации! – она произнесла это имя, как проклятие. Речь шла о бароне, ее муже.
– Он не хотел принимать бедного сироту, несмотря на то, что я была единственной родственницей мальчика, – всхлипывая, говорила баронесса, и ее глаза застилали слезы.
– Как долго он держал вас взаперти? – Линет не хотелось спрашивать об этом, но она должна была знать правду. – Тринадцать месяцев. Потом, состарившись, он сажал меня под замок раз в год на месяц. – Баронесса отвела взгляд в сторону. – Когда я, наконец, освободилась, Адриан уже справился со своими трудностями. – Она горько усмехнулась. – Ему здесь было лучше, нежели со мной. Поэтому я оставила все как есть.
Линет отвернулась к окну. В голову ничего не приходило. Конечно, ей доводилось слышать истории о жестоких мужьях. Она беседовала со многими женщинами, на теле и лице которых были синяки и кровоподтеки. Но такое обращение... Это выходило за рамки жестокости. История, рассказанная баронессой, привела ее в ужас. Тем более что зло, причиненное этим мерзким Горацием жене и ее племяннику, до сих пор дает о себе знать.
Линет зябко поежилась. Из коридора донесся какой-то звук. Она посмотрела на приоткрытую дверь и поймала на себе спокойный взгляд Данворта, который молча, разглядывал их. Ей хотелось окликнуть его, спросить у него совета, но дворецкий, тут же ушел, печально качая головой. Как подобает всем хорошим слугам, он не позволил себе мешать им.
С грустью глядя на баронессу, которая по-прежнему плакала, сотрясаясь от рыданий, Линет чувствовала себя одинокой. Она вдруг подумала, что, возможно, будет лучше, если она отдаст баронессе злополучную бутылку бренди или даже присоединится к леди Хантли, поскольку им обеим нужно, хоть на время забыться. Линет, конечно, понимала, что это не поможет ни баронессе, ни ей самой. И, когда женщина немного успокоилась, она, проглотив комок в горле, заговорила:
–Да, ну и история.
Баронесса бросила на нее колючий взгляд, но Линет опередила ее, видя, что та неправильно поняла ее.
– Я знаю, что вы сказали мне правду. Не сомневаюсь, что вам пришлось много выстрадать. Но мне хотелось узнать... – Она склонилась над баронессой. – Мне хотелось узнать, почему вы считаете, что это ваша вина.
Баронесса уставилась на нее с недоумением. Линет продолжала:
– Гораций был очень плохим человеком, и я рада, что он уже умер. Я знаю, – сказала она, пожав плечами, – что так говорить нельзя. Особенно дочери священника, но я действительно так считаю. Ваш муж был очень плохим человеком. –
На губах баронессы появилась жалкая улыбка, которая была красноречивее всех слов.
– Потому что теперь я живу на деньги виконта и зависима от его милости. Разве вы не понимаете этого, Линет? Я не смогла забрать к себе собственного племянника, когда ему было всего тринадцать лет. А теперь я – бедная вдова, у которой за душой нет ни гроша, и он взял меня к себе, в этот дом. Все, что у меня есть, куплено на его деньги. Я ем и одеваюсь за его счет.
Баронесса говорила все это с таким отсутствующим видом, что Линет поняла: ее мысли заняты другим. Очевидно, она думала о том, где можно найти бренди, и ее глаза лихорадочно бегали, осматривая комнату в поисках заветной бутылки.
Но она ничего не нашла, поскольку Линет спрятала бренди себе за юбку, которая даже намокла от пролитого спиртного. Комната представляла неприглядную картину: повсюду валялось битое стекло, и виднелись темные, липкие пятна от растекшихся напитков. Но Линет это не беспокоило. Нагнувшись к баронессе, она прикоснулась к ее руке и очень серьезно произнесла:
– Это время должно стать для вас обоих временем исцеления. – Она помолчала, пытаясь привлечь внимание баронессы. – Виконт знает о том, как с вами поступил ваш муж?
Баронесса горько рассмеялась.
– Конечно, знает. Я рассказала ему. Я умоляла его простить меня. Но он не хочет, чтобы наши отношения наладились. Ему во что бы то ни стало нужно отомстить.
В поведении баронессы исчезла всякая утонченность, присущая ей. Она стала на четвереньки, пытаясь отыскать бренди. Но Линет остановила ее.
– Каким образом он собирается отомстить вам? Он взял вас к себе, в свой дом. Он кормит вас. Какое же это наказание?
Леди Хантли болезненно скривилась. Ее глаза блестели.
– Мое наказание – это вы. Разве вы сами не видите? Вы, и Одри, и Сюзанна, и все остальные девушки, которых он привозил сюда. Адриан использует их, чтобы показать мне, какая я слабая и жалкая. Он думает, что я ничего не понимаю. Но это не так: я все вижу и понимаю. Все. – Она опустила глаза. – И я заслуживаю того, чтобы ко мне так относились.
– Но это же, не ваша вина! – Линет снова попыталась остановить баронессу, которая не могла успокоиться и продолжала свои поиски. – А то, что происходит со мной или с другими девушками, не является вашим наказанием.
– Еще как является! Он как бы показывает мне, на что способна женщина. С Одри у него все прошло очень легко. Когда он учил ее, я наблюдала за этим. Я училась сама, – сказала баронесса и в отчаянии откинулась назад, опершись спиной о стену. – Но я слишком стара. – Она показала на бледные морщины, покрывшие сеткой ее лицо, на увядшую кожу рук. – Я не могу делать то, что можете вы. Я не могу привлечь к себе мужчину.
Вдруг она вывернулась и схватила бутылку. Ее глаза радостно блеснули, и она поднесла ее к губам. Сделав несколько жадных глотков, баронесса отдышалась и повернулась к Линет.