Искусник. Свобода и неволя
Шрифт:
Первые клочки пропитанного воском пуха, осторожно вынутые из уха, вернули осколки памяти, постепенно, будто кусочки разбитого блюда, складывающиеся в ясную картинку. И теперь Инквар точно знал: это он сам, чувствуя, что сходит с ума от грохочущих в голове голосов, шагов и прочих, неимоверно громких, корежащих разум звуков, драл на клочки маленькую пуховку, которой обычно сметал золотую пыль, сминал ее с воском и забивал полученными шариками уши, пытаясь хоть чуточку смягчить оглушительный грохот.
И это немного помогло: до телеги, откуда несчастных комедьянтов было видно как на ладони,
А потом картина вдруг обрывалась… и чем окончился тот бой, он мог теперь только догадываться, хотя и очень боялся ошибиться.
Остатки последнего шарика воска, сидевшего в глубине правого уха, Инквар доставал особенно долго и осторожно. Сначала попытался тянуть тонким ювелирным пинцетом, но теплый воск, смешавшийся с запекшейся кровью, вынимался слишком малюсенькими крошками. Тогда, посильнее подогнув кончик особого крючка, Инквар попытался достать им остатки пробок, впопыхах забитых слишком плотно. Хотя в тот момент ему так не казалось, теперь он отчетливо вспомнил, как раскалывалась от грохота голова, а из ушей и носа временами капала кровь.
Крючок зацепил наконец несколько пушистых волоконцев, и Инквар очень бережно покрутил его, потом потянул и облегченно, со всхлипом выдохнул, ошеломленный резким появлением разнообразных звуков. За небольшим оконцем, выходящим, судя по шуму, в сторону конюшен, вовсю кипела обыденная жизнь большого постоялого двора. Ржали лошади и, погромыхивая цепью, басовито лаяла собака, оживленно переговаривались постояльцы и обслуга, что-то постукивало, то ли мельничка, то ли бельевой каток, хлопали двери и звенела посуда.
И только за маленькой дверкой, ведущей в соседнюю комнату, стояла такая тишина, словно там никого не было.
А может, друзья действительно ушли? Он ведь с ними не очень-то церемонился. Даже не пожелал остановиться и понять, чего от него хотят, опасаясь бесполезных соболезнований и утешений.
Ну так ведь был почти уверен в своих выводах! И почему-то напрочь забыл про собственные ночные действия.
«Такая потеря памяти за последнее время уже не в первый раз», – с досадой вздохнул Инквар. Придется поговорить с одаренными лекарями и приготовить зелье покрепче.
Он аккуратно убрал на место все свои вещички, взял одежду и сапоги и босиком, в одном исподнем, направился в спальню, надеясь найти там свой дорожный сундук. Но сначала нужно хоть немного поесть, несколько глотков воды не столько утолили жажду, сколько пробудили в нем крайне голодного зверя.
Свою ошибку искусник осознал, едва распахнув дверцу. Никуда они не ушли, сидели за столом, сосредоточенно рассматривали какие-то бумаги и молчали.
Не произнесли недавно обретенные друзья ни слова и когда Инквар, подавив вздох, прошел мимо, сложил на угол постели принесенную одежду и открыл дорожный сундучок. Зато когда он переоделся и принялся с быстротой фокусника перекладывать свои запасы в карманы неизменного жилета и чистого костюма, то краем глаза рассмотрел, каким интересом горят взгляды искоса следящих за ним друзей.
Но он и теперь не произнес ни
Не нарушали молчания и друзья, сидели и ждали, спокойно и внешне почти равнодушно наблюдая, как господин судья Эринк Варден, чистый и аккуратно причесанный, подходит к столу и садится напротив них. Однако Инквар и на гран не поверил этому равнодушию, а объясняться не спешил не из вредности или упрямства. Просто подыскивал слова, которые могли бы со всей полнотой выразить этим людям его признательность и одновременно не показаться слишком сентиментальными.
– Как думаешь, – вдруг едва слышно буркнул Дайг, не сводя взгляда с Инквара, – он нас слышит?
– Думаю, да, – само сорвалось с губ искусника. Он оценивающе оглядел огорошенно распахнувшего глаза Гарвеля и доверительно добавил: – Видишь, как понимающе смотрит.
Невозмутимо подтянул к себе тарелку с едой и взялся за ложку. Лишь несколько мгновений старые приятели неверяще хмурились, взирая на него, и вдруг заулыбались. Сначала облегченно усмехнулся Гарвель, потом негромко фыркнул, пытаясь спрятать смешок, Дайг.
Инквар не удержался, весело прыснул, и через минуту все дружно хохотали, до слез, до колик, чувствуя, как рассыпается невесомым пеплом гнетущая душу тяжесть.
– А теперь расскажите, чем все закончилось, – отсмеявшись, попросил Инквар. – Или вы тоже голодны?
– Мы хорошо поужинали, – отказался Дайг, глянул на вмиг посерьезневшего искусника и тихо пояснил: – Сейчас раннее утро. Ты спал почти сутки. Мы хотели целителя звать, но не знали, как ему тебя показывать. Поверили Ленсу, он был уверен, что ты здоров, только устал. Ты и в самом деле взял его в ученики?
– Пришлось, – со вздохом признался Инквар и тут же предупредил: – Но никто, кроме вас, не должен об этом знать. Для посторонних я его отец, а отцам свойственно читать детям нравоучения.
– Кстати, об отцах, – покосившись на Гарвеля, осторожно начал телохранитель. – Не всем нравится ремесло, выбранное для них родителями.
– Большинству, – поправил Инквар, сообразив, что этот намек неспроста. – Например, мой отец занимался лошадьми. Но мне нравилось только кататься на них… пока он не погиб. А потом появился отчим, и моей заботой стали навоз и скребок. Вот тогда я и понял, что это совершенно не то дело, каким я хочу заниматься всю жизнь. И когда учитель предложил мне уйти из дома, я даже не сомневался.
– А мать?
– Она хорошая женщина, но больше жена, чем мать, – нехотя пояснил искусник. – Так бывает. Но я посылаю ей с оказией весточки. А кому из вас надоело отцовское ремесло?
– Мне, – твердо сообщил Гарвель. – Я теперь свободный человек.
– Это хорошее известие, – ни мгновения не раздумывал Инквар, уже уяснивший, ради чего осторожный Дайг завел этот разговор. – Ты же не откажешься поехать с нами, пока не подыскал себе дело всей жизни?
– Ты еще не все знаешь, – не пожелал воспользоваться неведением друга ювелир. – Поэтому не спеши.