Искусство французского поцелуя
Шрифт:
Я села за стол примерно в полдевятого и тупо уставилась в монитор, ничего не соображая. Работы было навалом: пресс-релиз о «407», рассылка дисков «O-Girlz» (девичьей группы, недавно созданной президентом нашей компании и продюсером мальчиковых групп Максом Хеджфилдом), несколько звонков в газеты… но я не могла заниматься делами, когда моя жизнь рушилась.
После десяти подошла Андреа, моя начальница. Я только что закапала в глаза третью дозу «Визина», чтобы скрыть красноту, и надеялась, что никто ничего не заметит. Бесчувственная
— Ты отлично потрудилась над «407», — сказала она.
Группа получила такое название благодаря Максу Хеджфилду (для всех — просто Хедж), которому, в кон це концов, надоело выдумывать глупые фразы, и он решил ограничиться телефонном кодом Орландо, родины современных мальчиковых групп.
— Спасибо, — чирикнула я, натянуто улыбаясь и глядя на Андреа сквозь глазные капли.
Поработала я действительно на славу. За неделю до выпуска альбома один парень из «407» решил поведать миру о своей нетрадиционной ориентации, и я ловко управилась с поднявшимся газетным переполохом. Теперь нашего главного вокалиста Дэнни Рубена радушно принимали во всех журналах и газетах, отчего альбом «407» стремительно взлетел на вершины хит-парадов.
— Надо поговорить, — сказала Андреа, внимательно изучая безукоризненный маникюр на своей левой руке.
— Давай.
«Может, меня хотят повысить?» — с надеждой подумала я. Уж кто-кто, а я это заслужила: проработав в компании четыре года, я в одиночку вела «407» и «O-Girlz», но по-прежнему числилась координатором проектов. Слухи о грядущей реорганизации в «Бой банде» ходили давно, и я облизывалась на должность пиар-менеджера, которая сулила неплохую прибавку к жалованью.
— Эмма, дорогая, — проворковала Андреа, переводя взгляд на свою правую руку, — Хедж решил немного сократить кадры, и, боюсь, нам с тобой придется расстаться.
У меня перед глазами все поплыло.
— Что?! — переспросила я, подумав, что ослышалась.
— Не волнуйся! — радостно продолжала Андреа, глядя в сторону. — Мы выплатим тебе выходное пособие за четыре недели и напишем рекомендательное письмо.
— Погоди-ка. Меня увольняют?!
Андреа весело улыбнулась.
— Нет, Эмма, сокращают! Это совсем другое дело. Будь так добра, освободи стол до полудня. И пожалуйста, не закатывай истерику.
— И… истерику? — выдавила я.
Может, Андреа решила, что я со злости швырну компьютер в стену? Хотя… если подумать, почему бы и нет?
Она наклонилась поближе и заговорщицки произнесла:
— К тебе здесь очень хорошо относятся, Эмма, и скандалы не пойдут на пользу корпоративному духу. Ради «Бой банде», не шуми! Нам действительно очень жаль, что приходится тебя сокращать.
Я попыталась переварить услышанное. Меня словно с размаху ударили по лицу.
— Но… почему? — наконец спросила я. Мои внутренности спутались в какие-то
Андреа на мгновение помрачнела, затем одарила меня сияющей улыбкой.
— Эмма, дорогая, мы просто сокращаем кадры. Ничего личного, поверь. Ты заслуживаешь гораздо более высокой должности, а в нашей компании расти уже некуда. К тому же ты очень быстро найдешь себе новую работу! Я с удовольствием напишу рекомендательное письмо.
Я не стала напоминать ей, что «Бой банде» — единственная звукозаписывающая студия в городе, а более чем щедрое предложение от «Коламбиа рекорде» я отвергла три месяца назад. Моя жизнь разваливалась на части.
— Понятно, — промямлила я, не зная, что еще сказать.
Мой мозг словно работал в замедленном режиме.
— Уходи до полудня, — повторила Андреа. — Никаких сцен. И еще раз: мне очень жаль.
Я открыла и закрыла рот. Слов из меня так и не вышло, поэтому я просто кивнула.
Странно: я не запаниковала, хотя мне и хотелось. Я беззвучно собрала вещи, пошла домой и проревела весь оставшийся день.
Очнувшись от тревожного сна на следующее утро, измотанная и растерянная, я изо всех сил постаралась взять себя в руки: включила компьютер, зашла на сайт поиска работы и просмотрела вакансии пиарщиков. Их было одиннадцать, и я наивно подала заявления во все фирмы, разослав факсы с моим резюме из ближайшей федэксовской конторы. Уже в полдень я притащилась домой, чувствуя себя подавленной и никчемной.
За две недели, которые я провела дома, отказываясь даже разговаривать с друзьями, меня пригласили на шесть собеседований. Увы, на пяти из них я рыдала в голос (вообще-то я не плаксива и списываю это на постбретовый синдром). На шестом собеседовании я сразу поняла, что меня не примут: на вопрос, почему я хочу стать представителем «Дж. Кэш стил», я не смогла придумать ни одной причины, по которой действительно хотела бы рекламировать производителя стали.
За это время Брет звонил трижды и безразличным тоном спрашивал, как дела. Сперва меня смутила такая забота с его стороны, но к концу второй недели истинная причина его беспокойства стала ясна.
— Послушай, Эм, я узнал, что ты потеряла работу, и мне очень тебя жаль, но я бы хотел поскорее вернуться в свою квартиру. Когда примерно ты можешь съехать?
Я обозвала его словом, за которое мама однажды прополоскала мне рот с мылом, и с такой силой бросила трубку, что та треснула.
Потом, вернувшись к покалеченному, но исправному телефону, я позвонила трем своим подругам. Они не звонили мне с тех пор, как я рассталась с Бретом, и я тоже не выходила на связь — не хотела обсуждать наш разрыв. Конечно, я полагала, что эта весть их потрясет, и надеялась на сочувствие.