Искусство и его жертвы
Шрифт:
Пушкин отшвырнул перо и расхохотался. Обожал такие мистификации. Был большой проказник — в жизни и в поэзии.
Целый день обдумывал, как ему лучше поступить. Заявиться к Осиповым и при всех прочесть — нет, не подойдет. Барышни обидятся, к ним тропинки больше не проторить. Да и Керн на людях станет изображать оскорбленную добродетель — дескать, как вы смеете, сударь, я жена генерала! Значит, план должен быть иным. Вызвать Анну в сад. По секрету, тайно. Тайны будоражат фантазии дам. Тайное свидание в саду, ночью — в этом ощущается флер гишпанских комедий. Лопе
Выбрал красивую осьмушку бумаги, начертал размашисто по-французски: "О, сударыня! Жажду видеть Вас, говорить с Вами нынче вечером на аллее сада, где растет вековой дуб и стоит скамья. Сжальтесь, приходите. Я имею до Вас сюрприз А.П.".
Вызвал Акулину.
— Аленький, знаешь ли приезжую барыню из Тригорского? Промокнула кончиком платка по бокам малиновых губ.
— Как не знать, барин, видела намедни у церкви. С зонтиком от солнышка. Опасаются, видно, загореть. Чай, не барское это дело — под лучами солнышка прокоптиться.
— Ты не рассуждай, дура, а слушай. Вот тебе записка. Побежишь в Тригорское и вручишь ей собственноручно, чтоб никто не видел другой. Ясно, нет?
— Ясно как Божий день: променять вы меня решили на кудлатую эту кралю. Говорили люди, что любовь господская токмо на словах.
— Что ты там бормочешь? О какой о такой любви?
— О любви меж нами. Нешто я в окно к вам не лазила?
— Лазить ко мне в окно — это не любовь, а всего лишь баловство, больше ничего.
— А как понесу я от баловства вашего, что тогда?
— Я же обещал: выдам за кузнеца. Дело-то житейское. Дворовая девка молчала, пригорюнившись.
— А не хочешь за кузнеца, я найду другую, кто записку в Тригорское снесет.
— Нет, хочу, хочу. Он хотя и немолодой, но мужик справный. И небедный. Оченно хочу.
— Ну, тогда неси. Чтоб никто не видел из посторонних. А не то обижусь, милости лишу.
Опустила глазки:
— Сделаю, как велено.
— Хорошо, ступай.
Акулина, Аленька. Сладкая голубушка. Ночи были с тобой жаркие и страстные. Как начнет подмахивать — не остановить! Но куда ты против Анны Петровны, бедная? Все равно что дворняжка против левретки.
В первых фиолетовых сумерках увидал ее из окна:
— Ну, снесла записку благополучно?
Поклонилась в пояс:
— Сделала в лучшем виде, Алексан-Сергеич. Отдала, когда они с книжкой сидели в саду, в одиночку.
— Что она сказала?
— Что сказали? Ничего не сказали. Удивлялись больно. Попервоначалу. А когда зачли, то смеялись звонко. Я ей говорю: передать что хотите барину? Иль ответ напишете? Нет, говорят, не надо. Дескать, они подумают. Думать будут, значить.
Пушкин
— Молодец, голубушка. На, держи пятак за труды. Дай, тебя поцелую.
В губы не дала, а подставила только щеку, продолжая дуться. И бубнила: "Вот, теперь "голубушка", "поцелую", а до этого — "дура", "глупая"!.." Но пятак взяла.
Нарядился франтом: с длинными фалдами фрак горохового цвета, воротник фатерморд и жилет в поперечную полоску; панталоны со штрипками. А цилиндр хоть и неновый, купленный еще в Кишиневе, но вполне приличный, модный. Конюху велел седлать Рыжика — жеребца буланого с золотистым отливом гривы. Ногу в стремя — и сам в седло. Помахал рукой няне, вышедшей на крылечко:
— Скоро меня не ждите. Может, и заночую в Тригорском.
А тишайшая Арина Родионовна молча перекрестила его на дорожку.
Подъезжая к Тригорскому, спешился загодя, чтоб никто ничего не заподозрил, привязал коня к дереву. Сам нырнул в парк усадьбы. Было уже довольно темно, а листва и ветки, переплетясь, закрывали почерневшее небо и взошедший месяц. Хоть глаза выколи. Еле он пробрался к дубу и заветной скамейке.
Керн еще не было. Неужели же не придет, и его старания тщетны? Нет, должна, должна. Он же видел ее глаза накануне: в этом взгляде читалось все — благосклонность, любопытство и, конечно, желание. Нет, она, безусловно, гений красоты — тут преувеличение если и есть, то небольшое, — но вот чистой ли? Поручиться трудно.
Сев на скамейку и закинув ногу на ногу, нервно стал трясти кончиком туфли. Тихо, тихо, для чего такие переживания? Надо быть Дон Гуаном до конца. Дон Гуан покорял женщин самоуверенно. Коли хочешь стать Дон Гуаном — прочь волнения и рефлексии!
После "Руслана и Людмилы", после "Бахчисарая" и начала "Онегина" он — один из первых поэтов на Руси. Сам Жуковский признавал его превосходство. Пусть полушутя, но и не без истины. Соболевский писал, что в Москве и в Питере все о Пушкине говорят в превосходной степени. Дельвиг отмечал тоже. Это неспроста!
Так неужто Керн им пренебержет? Если уж она отдавалась Родзянко!.. Нет, не потому, что он поэт тоже, женщинам от мужчин в первую очередь нужно не такое, но ведь Пушкин лучше — и в поэзии, и в других статьях, эфиопская кровь кое-что да значит!
Прочь сомнения. Анна Петровна к нему придет. Надо только иметь терпение и выдержку. Он дождется.
И дождался!
За деревьями замелькало белое воздушное платье. Кружевной чепец с развевающимися длинными лентами. Белые шелковые туфельки — словно бы пуанты у балеринки.
Он вскочил. Услыхал ее взволнованное дыхание.
Наклонился подобострастно и поцеловал ее руку в шелковой перчатке. Произнес:
— Вы пришли — я благодарю.
Аромат духов. Широко распахнутые глаза.
Прошептала с запинками:
— Вы писали… что хотели бы мне сказать… Что сказать? И какой сюрприз?..
— Я стихотворение сочинил об вас.
— Правда? Неужели? Я не верю своему счастью.
Вытащил из-за пазухи листок. Протянул.
— Ох, такая темь… Не видать ни зги. Можете прочесть наизусть?