Искусство и кофе
Шрифт:
— Вы не правы. Если трещинка разрастется, то вот здесь — видите? — исказятся пропорции, и рама начнет перекашиваться и давить на само полотно. Ничего хорошего из этого не выйдет.
В ее голосе было такое неодобрение, что я посчитала за лучшее умолчать о том, как в далеком детстве чересчур живая и подвижная девочка по имени Гинни случайно уронила одну картину в кабинете отца.
— Лак, возможно, потемнел после пожара, — сказала я вместо этого. — Прежде «Островитянка» висела в другом особняке, который сильно пострадал от огня.
— В таком случае, можно лишь порадоваться, что картина вообще уцелела, — вздохнула мисс Дюмон и решительно повернулась ко мне: — Леди, сейчас я не готова сказать, какие именно реставрационные работы нужно будет произвести. Предлагаю вам перевезти картину в мою мастерскую. Там я проведу
— О, такие вопросы на ходу не решаются. Предлагаю обсудить все за чашечкой кофе. Вы не возражаете, мисс Дюмон? — улыбнулась я доброжелательно. Да, у этой Дюмон воистину деловая хватка! Конечно, если сейчас отправить полотно на диагностику в мастерскую, то потом сразу забрать его, отказавшись от проведения реставрационных работ, будет неудобно. Придется оформлять заказ, даже если мисс Дюмон констатирует, что «ремонт» картине практически не требуется.
— Кофе? — такой же профессионально-доброй улыбкой ответила Дюмон. — Благодарю за предложение, леди. Это было бы весьма кстати.
Дверь в кабинет оказалась приоткрыта, хотя я была уверена, что запирала ее. Впрочем, этому недоразумению быстро нашлось объяснение: в противоположном конце коридора стоял мистер Спенсер со счетной книгой в руках и негромко разговаривал с кем-то. Его собеседника за поворотом видно не было, но, судя доброжелательному выражению лица, управляющий беседовал с кем-то из «старой» прислуги — либо с одним из своих помощников. Похоже, мистер Спенсер собирался занести мне кое-какие документы на утверждение, но, заглянув в кабинет и увидев, что я все еще занята с гостьей, решил зайти позже.
Впрочем, скоро происшествие с дверью вылетело у меня из головы. Немало этому поспособствовало и общество весьма разговорчивой мисс Дюмон и уютная атмосфера малой гостиной — мягкие кресла, темное кружево, обилие драпировок на стенах и окнах, старинные книжные полки… Прежде здесь любила проводить за чтением вечера леди Милдред — ведь зимой небольшое помещение легко протапливалось до жары, в отличие от просторной залы этажом ниже. Кроме того, комната располагалась ровно посередине между левым и правым крылом и имела выходы в обе стороны. Приди мне в голову мысль подписать с мисс Дюмон договор о реставрации прямо сейчас, то я могла бы проводить гостью в свой кабинет самым коротким путем, через вторые двери, сейчас для благообразия — и от сквозняков — задернутые портьерой.
По ногам, к слову, отчего-то дуло нещадно, будто где-то забыли закрыть окно, причем заметно это стало не сразу, а где-то через четверть часа. Поэтому я сделала Магде знак добавить в кофе немного орехового ликера. Для меня такой напиток был привычным и лишь слегка согревал. А вот мисс Дюмон разрумянилась и, что называется, повеселела. Выражалось это главным образом в том, что любая тема сводилась к живописи, Нингену и его «Островитянкам».
В свете поручения Эллиса — лучше и не придумаешь.
— До сих пор было известно одиннадцать «Островитянок», однако ходило множество легенд об «утерянной» картине. Время от времени всплывали то письма якобы от самого Нингена с соответствующими указаниями на ее существование, то критические статьи его современников… Двенадцатая «Островитянка» будоражила умы многих и многих людей. И не удивительно. Всего одной, одной-единственной картины не хватало до магического числа, до дюжины… и вот, наконец, она найдена! — с энтузиазмом вещала мисс Дюмон, покачивая в такт словам серебряной чайной ложечкой. — Некоторые имеют смелость возражать, что никакой утерянной «Островитянки» никогда и не существовало, но это все чушь. Конечно, любому дураку ясно, что их должно быть двенадцать. Двенадцать Знаков Свыше из святого Писания, двенадцать обетов во имя Спасения, который должен дать любой истинно верующий, двенадцать грехов неисправимых, двенадцать подвигов Гутры Смелого и, наконец, двенадцать поправок Святой Роберты Гринтаунской к Аксонскому кодексу! Видите, это число имеет мистическое значение. Так что нет сомнений в том, что Нинген задумывал именно дюжину картин с героинями-островитянками, — вновь повторила она, на сей раз наставительно указывая пальцем вверх. С фрески на потолке на нее любопытно смотрели благие вестники в голубых одеждах. — Нинген ведь был очень суеверным человеком. Он прислушивался к приметам, искал всюду
У меня всколыхнулось какое-то смутное воспоминание.
— Что-то слышала, — уклончиво ответила я. — Ничего определенного вспомнить не могу.
Мисс Дюмон понимающе закивала.
— Тогда мне лучше рассказать все с самого начала. На первый взгляд, «Человек судьбы» — обычный портрет в антураже природы. Вы же не видели его, нет? Тогда просто представьте… Ночь, лунный свет, степь и три дороги, которые сходятся у большого камня. На камне сидит, положив ногу на ногу, красивый светловолосый юноша лет двадцати, босой, но закутанный в темно-синий плащ. В правой руке у юноши — трубка с длинным-длинным мундштуком из белой кости. Трубка украшена резным изображением диковинных птиц и цветов…
Речь мисс Дюмон была сухой, невыразительной — как у историка, привыкшего к обществу книг, а не людей. Но что-то в интонациях, в самом ритме завораживало. Как заклинание… Прикрыв глаза, я старалась вообразить себе все, о чем говорила мисс Дюмон, и образы не зарождались сию секунду, а словно всплывали из глубин памяти.
— …Черты его тонки и немного женственны. На правой руке у юноши несколько колец с синими камнями. На коленях у него раскрытая книга. Под левой ногой дремлет белая змея, и хвост ее обвивается вокруг щиколотки, тело скрыто под пятою, а голова покоится на стопе. Над правым плечом у юноши цветут белые розы, и лепестки осыпаются на плащ. Когда вы смотрите на картину, появляется неясное ощущение, что юноша глядит куда-то поверх вашей головы. На что-то у вас за спиной. Или на кого-то.
На кого-то.
Я резко вдохнула.
Ладони у меня стали влажными.
— Какие жуткие вещи вы рассказываете, мисс Дюмон, — натужно рассмеялась я и взялась за чашку. Но поднять не решилась — руки предательски подрагивали. — А вы правда видели эту картину лично?
— Это была моя первая солидная реставрация, — скромно ответила мисс Дюмон, помешивая свой кофе. — Еще под руководством мастера… И столько странного тогда происходило. Честно говоря, первое время вообще было так: как поработаю с этой картиной — полночи уснуть не могу. Один раз вообще померещилось, что над моей постелью склонился кто-то… Привиделось, наверно. Но так или иначе, «Человек судьбы» произвел на меня глубочайшее впечатление. Я даже хотела написать статью об этой удивительной картине… — взгляд мисс Дюмон затуманился. — Впрочем, не о том речь. Мы говорили о символизме у Нингена. Так вот, «Человек судьбы» — просто кладезь символов. Перекресток — символ выбора между жизнью и смертью, место встречи с судьбой или потусторонними силами. Духи и демоны на перекрестке получают над человеком особенную власть. То, что юноша с картины выглядит хозяином, восседая на путевом камне на перекрестке, говорит о его мистической сущности… Далее, курительная трубка. Как правило, она трактуется как символ души. Сделанная из кости трубка намекает о приближенности к смерти, причастности самым сокровенным тайнам. Узор из фантастических птиц и цветов — знак чародейства…
На мгновение мои мысли заглушили слова Дюмон. Трубка — символ души… Во сне бабушка постоянно курила трубку, хотя в последние годы почти не прикасалась к ней из-за кашля. Совпадение — или?..
Я резко сжала руку в кулак, так, что ногти до боли впились в ладонь. Глупости какие. Это все гипнотизирующий ритм рассказа мисс Дюмон, только и всего.
Будь практичней, Виржиния. Мистические знаки — не твоя стихия.
— …Теперь о других символах, не менее значимых. Луна — снова причастность тайнам, сакральным знаниям, колдовству. Книга — знание, возможно, запретное, раз ее читают при свете луны, а не солнца. Кольца с камнями — символ власти, но сапфир — символ чистоты, непорочности, что свидетельствует о добрых намерениях властителя — или о том, что правом повелевать он обладает, но не пользуется. Змея — опять-таки знание, искушение, белая змея — мудрость, смерть, тайна. Белая роза — непорочность, чистота, но в то же время и земная страсть; так же эти цветы можно толковать как воплощение жизни и смерти в одном сосуде… Вы слушаете меня, леди Виржиния?