Искусство невозможного (в 3-х томах)
Шрифт:
— Вы упомянули о попытках давления на Березовского. А зачем на него было давить? Цель-то какая?
— И до ареста Николая, и после на нас с Борисом всячески давили, чтобы «обменять» закрытие дело «Аэрофлота» на акции ОРТ. И когда Глушкова арестовали, мы на это согласились. Мы продали наши акции ОРТ. Александр Волошин обещал, что Глушкова отпустят. Обманул.
— Кому обещал?
— Мне.
— Лично, по телефону?
— Через человека, которому и я, и Волошин доверяем.
— Но в начале нашего разговора вы сказали, что
— Это уже было связано с ситуацией на ТВ-6 и переходом на канал Евгения Киселева и команды НТВ. Все, что происходило вокруг нас, отражалось на Коле. Следователи усилили давление на него, не разрешили ему пройти необходимый курс лечения. У Глушкова тяжелое наследственное заболевание крови, и без регулярного лечения он может умереть. Когда врачи констатировали именно эту угрозу, Николая поместили в клинику, где его охраняли сотрудники ФСБ. В то время я продолжал переговоры с представителями власти об освобождении Глушкова из-под стражи и получил предварительное согласие при условии, что Глушков немедленно покинет страну.
— Секундочку. С кем именно из представителей власти?
— С Сергеем Ивановым, он тогда еще был секретарем СБ.
— Инициатива исходила с вашей стороны или со стороны власти?
— С нашей стороны, потому что мы хотели освободить Колю и понять, что они от нас хотят.
— Один раз по телевизору прошла информация о том, что вы встречались с Сергеем Ивановым. Все полагали, что для обсуждения каких-то грузинских проблем.
— Нет, это был момент переговоров о Глушкове. А все считали, что о военных базах в Грузии.
— Сколько раз вы встречались?
— Дважды. Иванов действовал по поручению Путина. Мне было предложено заниматься любым бизнесом, но противопоказано заниматься политикой и массмедиа. А я во главу угла ставил одно условие: отдайте Колю.
— Так все-таки как формулировались условия со стороны власти?
— Чтобы мы продали медиаимперию, а Березовский прекратил политическую деятельность.
— Вообще все ваши СМИ или только электронные?
— Нет, все, включая газеты. И «Коммерсантъ» в том числе.
— Но если вы ответили бы категорически «нет», то это означало бы конец переговоров о судьбе Глушкова.
— Совершенно верно. А я не говорил «нет». Это был тот момент, когда люди с НТВ еще не оказались на улице, и мы были готовы рассмотреть такой вариант, хотя у Бориса были серьезные сомнения.
— А вы лично? Не Борис, а вы?
— Я бы отдал все, если бы они отпустили Глушкова.
— Так вы вышли из кабинета Сергея Иванова с какой-то договоренностью?
— Договоренность состояла в том, что до 25 марта нам скажут, с кем переговорить и договориться.
— Сказали?
— Да. С Алекперовым. Мы с Алекперовым должны были договориться о продаже всех своих СМИ. Но Алекперову, видимо, очень хотелось угодить власти, с одной стороны, а с другой — не платить деньги. Переговоры ничем не закончились. У меня поджимало время, потому что мне нужно было часть акций ТВ-6 продать иностранному инвестору, с которым уже были договоренности. Надо было назначить собрание акционеров, генерального директора. Заниматься всем этим можно было только тогда, когда есть определенность: или я продаю это, или остаюсь там. Я так и говорил: давайте быстро решим этот вопрос — продаю или не продаю, и если продаю, то уже новые акционеры займутся делами. Я усиленно
— Оно ведь действительно было перенесено.
— Да. Но в эти дни с нами никто не встретился, никто ничего не обсуждал. Тогда я назначил себя генеральным директором ТВ-6, исходя только лишь из того, что если все же нам придется договариваться с властью, то лучше это делать со мной.
— То есть вся ситуация была подвешена на эти договоренности и об этом знали только вы с Березовским?
— Да. Она была подвешена до того момента, пока они не начали в открытую с нами бороться. Тогда произошла и вся эта история с Глушковым. Когда его перевели в больницу, у нас появилась иллюзия, что наши договоренности увенчаются успехом. А потом началось самое интересное. В самом начале апреля охранники ФСБ позволили Глушкову покинуть клинику и поехать домой. Он провел там всю ночь, а утром следующего дня вернулся обратно в больницу.
— То есть сбежал с разрешения охраны, насколько я понимаю, лефортовской.
— Повторяю. Это было хорошо известно охранявшим Глушкова сотрудникам ФСБ и, как я теперь понимаю, было первым шагом провокации.
— Почему «провокации»?
— Глушкову должно было это понравиться — ходить домой, а у окружения должно было возникнуть желание, чтобы один раз он из этой отлучки обратно в заключение не вернулся. Замысел был такой. ФСБ продолжило провокации и позволило Глушкову второй раз покинуть клинику — 11 апреля. Но в этот раз его обманули, сказав, что с ним конфиденциально хочет поговорить следователь Филин, который вел его дело. И как только Глушков покинул клинику, его тут же арестовали. Решили, видимо, больше не рисковать. Сотрудники ФСБ прекрасно знали, что Глушков никуда не собирается бежать и вернется обратно.
— 11 апреля вы были в Москве?
— Нет.
— Я все же не понимаю: если вы вели переговоры с властью, то почему ФСБ должно устраивать провокацию? Они знали о ваших переговорах с властью?
— У меня тоже было смешное представление, что все эти силы — и те, с кем я веду переговоры, и те, кто слушает телефоны, и те, кто занимается Колей, — они как-то действуют заодно, что это единый механизм, который работает на власть. А оказалось, что каждый работает на себя. Хотя это дело политическое, в нем участвует огромное количество структур, и каждая считает себя главной. ФСБ — отдельно, прокуратура — отдельно, администрация президента — отдельно.
— Кстати, о телефонных разговорах. Собственно, прослушка, если я правильно поняла, и стала для прокуратуры основанием для предъявления вам обвинения. Но вы не очень разговорчивый человек в жизни, и не очень верится, что более разговорчивы по телефону.
— Мне удалось ознакомиться с содержанием телефонных разговоров, которые приписывают мне. Насколько мне известно, первоначальная экспертиза не подтвердила, что они имеют отношение ко мне. Поэтому следующую экспертизу делали уже в лаборатории ФСБ. Но и подделка оказалась топорной. В самом первом, предъявленном ФСБ следствию телефонном разговоре между якобы мной и помощником Глушкова Владимиром Скоропуповым последний говорит о необходимости «срочно уехать (Глушкову) из страны, если его выпустят».