Искусство существования (сборник)
Шрифт:
Вот уж действительно – «скучно на этом свете, господа».
2007
Предсказание будущего
Рассказывают за подлинное, что будто бы в одном районном городке на северо-западе нашего обширного государства один градоначальник решил проложить метро. Фамилия его якобы была Селиверстов, но, конечно, не в этом дело, а дело в том, что губернатор области надумал открыть в городке целый игорный комплекс, и, понятно, цены на землю взлетели тут до таких высот, что вскладчину отдельное государство можно было купить в Центральной Америке, не то что проложить какое-то там метро. Селиверстов, разумеется, продал все, что только можно было продать, и пустоши, и угодья, и под шумок даже часть крестьянских наделов, сжег два дачных поселка под строительство, и в конце концов у градоначальника сложилась такая сумма, что и правнукам с лихвой хватило бы для безбедного существования на Багамах,
Долго ли, коротко ли, московские метростроевцы вывели ему линию в три станции: одна была «Административная» и располагалась подле здания районной администрации, другая «Салтыковка» – на улице Салтыкова-Щедрина, в двух шагах от дома, где Селиверстов жил, и третья «Отдых» – на границе одноименного дачного кооператива, где у него имелся участок в шесть соток под щитовой домик, миниатюрную плантацию малины и огород.
Чести его нужно приписать, что Селиверстов изначально запланировал метро не как личное средство передвижения по городу и окрест, вроде его голубой персональной «Нивы», а как вид общественного транспорта, вроде одного-единственного автобуса, который когда курсировал, когда нет.
Начальствовать над станциями Селиверстов назначил всех трех городских парикмахерш: Раису Ивановну, Клавдию Ивановну и Любовь; он с ними в разное время водил амуры, поскольку питал странную слабость именно к парикмахершам, хотя женат был на даме, державшей косметический кабинет. Между тем должность начальника над всем городским метрополитеном он оставил за собой, вернее, должность считалась вакантной, но все в городе знали, что Селиверстов и тут глава. Отметим, что свой подземный кабинет он обставил с вызывающей роскошью: стены ему обшили панелями из железного дерева, столешницы были каррарского мрамора, стулья ослепляли позолотой и вызывала умиление лепнина на потолке.
А за резной дверцей, ведущей в пресловутую комнату отдыха, куда допускались только его парикмахерши, стояла кровать с панцирной сеткой, крашеная тумбочка с графином, и против окна висел дедовский плакат из серии «Не пей. С пьяных глаз ты можешь обнять классового врага».
Эта новелла приводится здесь к тому, что поступательное движение, иначе именуемое прогрессом, издревле совершается до такой степени заковыристо и вопреки всякой логике, что наше будущее очень трудно предугадать. И вот какая незадача: человечеству около двух миллионов лет отроду, а оно все норовит проникнуть умом в грядущее, точно там ему медом намазано, точно от успеха этого предприятия зависит продолжительность жизни, мир в семье и состояние кошелька. Любопытно было бы выяснить, почему; почему нам так остро интересно, не попадем ли мы нынешним вечером под машину, уйдет ли жена, в конце концов, к другому, что будет со страной лет так через триста-четыреста, сколько осталось жить…
Главное, непонятно, зачем это вообще нужно – провидеть будущее, если нет большей муки, как знать роковой диагноз, если предчувствие катастрофы не скрасило еще ни одного существования, если известно, что человек со временем не становится много лучше, если, наконец, история России нам показывает: жизнь у нас развивается в диапазоне от плохо до очень плохо, и это правило действует искони.
Действительно, как вперишься мысленным взором вспять, через мглу веков, так сразу видно, что бытование нашего соотечественника из трудящихся, из простых, совершенно укладывается в русскую пословицу «Наше такое житьё – вставши, да за вытьё», тем более универсальную, что у нас «Весь народ из одних ворот». Доподлинно не известно, как обстояло дело при матриархате, но уже первые Рюриковичи обирали труженика до нитки, нещадно взбадривали цены на энергоносители и откровенно манкировали интересами черного люда. Дальше – пуще: монголы, хотя и осуществили на Руси первую всенародную перепись и устроили ямскую гоньбу как прообраз правильного почтового сообщения, вместе с тем дотла разорили наши города и веси и повырезали многие тысячи человек; при Борисе Годунове русак был повержен в рабское состояние и освобожден одновременно с американскими неграми и строительством первого в мире метрополитена, однако же на тридцать лет позже, нежели англичане отменили рабство в своих колониях на континентах и островах; большевики пообещали возвращение Золотого века, а взамен дали народу прочную пайку и восстановили крепостное состояние на селе; наконец, либералы посулили свободу слова, а устроили грабеж среди бела дня.
И вот спрашивается: можно было своевременно предсказать нашествие монголов вдобавок к безбожным ценам на энергоносители или угадать в свободе слова предвестника грабежа? Можно; в первом случае потому можно, что монголы еще на реке Калке продемонстрировали нам свои захватнические намерения, а во втором случае потому, что давно существует подозрение, такая оригинальная примета: если в свободную продажу поступают сочинения Ивана Баркова, то крепче держись за шапку и кошелек.
Можно-то можно, да что толку, если исторические процессы в принципе
Тем более удивительно, что человеку все еще требуется, даже настоятельно требуется проникнуть умом в грядущее, точно там ему медом намазано, точно от успеха этого предприятия зависят продолжительность жизни, мир в семье и состояние кошелька. Русского человека, главным образом, интересует: что-то будет с родной страной?
Как ни крути, а это действительно интересно, поскольку Россия такая расчудесная земля, что впереди у нас может быть что угодно: и Золотой век, и крушение всех начал, и даже что-нибудь совсем уж фантасмагорическое, вроде нашествия вотяков. Такие искрометные перспективы в нашем случае потому не исключены, что, с одной стороны, нас никто не любит, а с другой стороны, чрезвычайно сложный, живой, обидчивый, неуравновешенный, изобретательный мы народ; то есть нас за то и не любят, что мы такие, какие есть. Например, по соседству с финнами вольготно существовать, и такое соседство даже убаюкивает, потому что чухня белоглазая денно и нощно радеет о благосостоянии своего финского государства и ей дела нет до роста золотодобычи на Колыме. А по соседству с Россией беспокойно существовать; конечно, в другой раз русские могут подарить небольшой полуостров, но иной раз в России вдруг возьмет кто-нибудь и обидится: дескать, что за дела – в Финляндии ничего нет, кроме голых скал и оленей, а у них ежедневный доход на душу населения, если по-нашему считать, составляет два рубля пятьдесят копеек; в стране Советов все есть, и диктатура пролетариата, и программа покорения Луны, и полная таблица Менделеева под ногами, а между тем ежедневный доход на душу населения – в лучшем случае двугривенный, и тот выходит не каждый день.
Но это еще полбеды, что русских никто не любит, с нас и того достаточно, что мы сами себя любим до умиления, а в том беда-то, что мы такие, какие есть. Оттого предсказать будущее нашего отечества мудрено. Ну как тут угадаешь, укрепится в России капитализм или рассосется сам собой, коли солидный администратор, хотя бы и районного звена, днем ворует почем зря, а по вечерам льет пьяные слезы под дедовским плакатом из серии «Не пей. С пьяных глаз ты можешь обнять классового врага»… Как тут угадаешь, состоится у нас Золотой век или не состоится, если через свою живость мы в две недели смели тысячелетнее государство и поставили у руля озлобленных босяков… Если через свою обидчивость мы от века ищем недоброжелателей, и подвох как раз там, где их нет и не может быть… Если через свою неуравновешенность мы можем совершенно разоружиться в течение суток, а можем в течение суток выслать за Полярный круг какой-нибудь особо строптивый этнос, который не желает соответствовать точке зрения русака… Если через свою изобретательность мы додумались до личной всемирности, рыбного дня, экономной экономики, интеллигентности и души, то есть до таких отвлеченностей, которые могут даже и напугать…
Но вообще ничего хорошего впереди, кажется, не приходится ожидать, и уже потому, что прошлое наше безрадостно, тоже по-своему безнадежно, а главное, всякий переход от предыдущей стадии к последующей давал в высшей степени неожиданный результат. Когда англичане на заре ХIII столетия заставили короля Иоанна Безземельного подписать Великую хартию вольностей, то они знали, чего хотели, и в результате приобрели гражданственность, парламентаризм, демократические свободы, надежный фунт. Когда французы под занавес ХVIII столетия брали штурмом Бастилию, они тоже знали, чего хотели, и в результате у них появились консервы, гражданственность, парламентаризм, демократические свободы, Французская комедия и канкан. Но у нас-то о чем думали, когда все миром поднимались на защиту Белого дома любители поэтического слова и пострадать? Небось они рассчитывали на возвращение Золотого века, который в нашем сознании сопряжен со всяческими свободами, конвертируемым рублем и торжеством нравственности над происками дурака, а на поверку вышла такая неожиданность: вдруг ни с того ни с сего образовалось государство жуликов и воров…
Словом, все-то у нас выходит наоборот относительно первоначального замысла, как-то наперекосяк, и, следовательно, впредь нам нужно действовать от обратного, например: взять да и залить страну водкой в преддверии очередной антиалкогольной кампании, либо нам нужно вообще отказаться от каких бы то ни было новаций и жить себе поживать по заведенному образцу. Иначе мы рискуем до той точки доразвиваться, когда некому будет пошить штаны.
Впрочем, русский способ существования отличается какой-то таинственной стойкостью, необоримостью, как физические законы, и мы от века бытуем на земле некоторым образом вопреки. Скажем, вопреки гибельным нашествиям, вечным неурожаям, климату, противопоказанному европейцу, диким ухваткам наших руководителей, и вот даже мы спиваемся со времен Владимира Красно Солнышко, и все никак не сопьемся, точно это мы только притворяемся, что крепко неравнодушны к горячительному питью.