Искусство учиться
Шрифт:
Именно эти моменты, в которых сталкивается техническое мастерство и психологическая устойчивость, и стали предметом моего изучения в шахматах. В ходе девятираундового турнира я четыре или пять раз оказывался в критической позиции, которую не вполне понимал или в которой совершил ошибку. Немедленно после каждой такой игры я быстро вносил ходы в свой компьютер, делая попутно заметки о пути своих рассуждений в этот момент и своем эмоциональном состоянии на разных этапах борьбы. Зато по окончании турнира, обогащенный свежими впечатлениями, я возвращался в Врховье и разбирал критические моменты партий.
Эту работу в предисловии я назвал «изучение цифр, чтобы забыть о цифрах». Обычно длительные занятия проходили примерно так: я начинал разбирать критическую позицию в одной из предшествующих игр, в которой одной только интуиции не хватило, чтобы успешно справиться с проблемой. Сначала мозг чувствовал себя как бегун в начале дистанции холодным
Глядя на критическую позицию из собственной игры на турнире, занимавшую мой ум в течение нескольких дней или недель, я вдруг находил кажущееся очевидным решение. Обнаруживался наилучший ход, появлялся правильный план действий и верное понимание позиции в целом. Я не могу объяснить это новое знание словами или описанием приходящих в голову позиций. Я воспринимал его как нечто элементарное, например течение воды или легкий бриз. Моя шахматная интуиция поднялась на новый уровень. Это и было изучение «цифр, чтобы забыть о цифрах».
(Важно понимать, что под понятием «изучение цифр, чтобы забыть о цифрах», или «форм, чтобы забыть о формах», я имею в виду процесс, в котором техническая информация трансформируется в нечто наподобие естественного интеллекта. Иногда это действительно цифры, а иногда принципы, модели, вариации, приемы и процедуры, идеи. Хорошим примером изучения цифр, чтобы забыть о цифрах, может служить самый первый урок начинающего шахматиста. Он узнаёт, что местоположение фигур может быть описано количественно, что слон или конь стоят трех пешек, ладья — пяти пешек, а ферзь — девяти. Новички часто считают в уме или на пальцах, чему равна стоимость той или иной фигуры, прежде чем произвести размен. Но со временем они перестают считать. Фигуры приобретают ценность не только сами по себе, но и как части общей позиции. Они могут перемещаться по доске, как своего рода очаги силы. То, что когда-то было заучено как математическая пропорция, ныне воспринимается интуитивно.)
Поразительным побочным действием этого метода анализа стало то, что я начал видеть связь между ограничениями в понимании сути шахмат и своим меняющимся представлением о мире. В процессе изучения критических ситуаций я заметил, что большое значение имеет предчувствие, которое было у меня в каждой конкретной игре.
Ранее я уже говорил о том, как в стрессовой обстановке шахматных турниров напряжение интеллекта растет одновременно с нагнетанием напряженности на доске, и ошибка в ходе чаще всего выливается в психологические проблемы разного рода. Почти неизбежно допускаемые в турнире ошибки усиливали общее психологическое напряжение, и со временем я начал замечать, что шахматные проблемы обычно оказывали влияние и на мою жизнь вне шахмат. Например, во время поездки в Словению тяга к приключениям заставляла меня постоянно отправляться в путь, писать, осматривать достопримечательности, но при этом я очень скучал по своей семье. Мне не так уж часто доводилось говорить по-английски, поскольку все остальные (кроме моей девушки, которая знала английский язык) предпочитали общаться на ломаном испанском, плохом итальянском и еще худшем сербохорватском. Я был чужаком в чужой стране. Впрочем, во Врховье я чувствовал себя как дома. Мне очень нравилась спокойная деревенская жизнь, как и возможность спокойно заниматься самопознанием. Но почти каждый месяц, а то и чаще, я вынужден был покидать Словению и в одиночестве отправляться в Венгрию, Германию или Голландию, чтобы сражаться в изматывающих двухнедельных турнирах. Каждое такое путешествие становилось приключением, но в его начале я неизменно скучал по дому. Я скучал по своей девушке, семье, друзьям — я скучал по всему. Возникало ощущение, что я лист, оторвавшийся от ветки и уносимый ветром, совершенно одинокий. Обычно первые несколько дней давались тяжело, затем я переключался на свои впечатления от нового города и прекрасно проводил там
Удивительно, насколько сильно все эти переживания проявлялись на шахматной доске. В течение довольно долгого времени почти все мои промахи в играх случались в моменты, предшествующие или следующие за какими-то серьезными переменами. Например, если я разыгрывал на доске позиционную атаку со сложными маневрами, многоходовыми стратегическими расчетами и постепенным усилением давления на позиции соперника, а ситуация на доске вдруг менялась, переходя в режим ожесточенной тактической борьбы, то иногда я не успевал вовремя приспособиться к новому стилю игры. Если же разыгрывалась тактическая атака, которая внезапно переходила в абстрактный эндшпиль, то я еще некоторое время продолжал делать атакующие ходы, хотя следовало бы взять паузу, глубоко вздохнуть и перейти к разработке стратегических планов. Первое же серьезное решение после отхода от проработанного дома дебюта превращалось в препятствие, и я не поспевал за быстрым изменением ситуации. Моя шахматная психология была ориентирована на статус-кво, поскольку я скучал по дому и хотел восстановить прежнее положение вещей в глобальном смысле, вернувшись туда. Когда эта взаимосвязь стала очевидной, я понял, что пора что-то предпринять и в шахматах, и в жизни.
В шахматах я взял за правило делать паузу, затем совершать несколько глубоких вдохов, чтобы очистить мозг, когда характер борьбы на доске резко меняется. В жизни следовало поработать над тем, чтобы принимать неизбежные перемены, а не бороться с ними. Осмысление проблемы и принятие адекватных мер для ее решения привело к тому, что слабость превратилась в сильную сторону как в шахматах, так и в жизни.
С тех пор как стало понятно, что глубоко скрытые секреты противника зачастую проявляются в условиях сильного психологического давления, мое изучение шахмат уклонилось в сторону психоанализа. Поскольку мне удалось выявить собственные скрытые недостатки, анализируя манеру игры в шахматы, связь между моими личностными и спортивными качествами невозможно было отрицать. Психологические аспекты включают способы концентрации внимания, гибкость мышления, самоконтроль, попытки познания неведомого, методы борьбы с напряжением и нисходящей спиралью, умение терпеть дискомфорт и усталость, эмоциональные потрясения; и на фоне всего этого надо еще играть. Обнаружив в себе слабость, я старался принять ее.
Кроме того, следовало тщательно изучать соперников. Их психологические особенности, как и мои, проявлялись не только в жизни, но и на шахматной доске. Такие детали, как привычка нетерпеливо притоптывать ногой в ожидании лифта или старательное уклонение от встречи со своими оппонентами в обеденном зале, обращали на себя внимание. Если казалось, что противник любит все держать под контролем и рассчитывать наперед, я мог нарочно создать на доске запутанное и не поддающееся просчету положение; тогда ему поневоле приходилось вторгаться на неизвестную территорию. Если соперник обладал прекрасной интуицией, быстрым мышлением и любовью к абстрактным построениям на доске, я старался сделать позицию жестко логичной и решаемой только путем терпеливого и длительного расчета.
Когда мне исполнился 21 год, я вернулся в США. Моя любовь к шахматам теперь стала еще более сильной, чем когда-либо.
Эта игра не уставала поражать, а ее смысл простирался гораздо дальше просто победы или поражения. Основной целью становилось не изучение игры в шахматы самой по себе, а познания себя через шахматы. Я считал искусство способом постепенного приближения к непостижимой истине — как будто двигаешься по постепенно расширяющемуся и углубляющемуся по мере твоего собственного прогресса туннелю. Чем больше я узнавал об игре, тем яснее становилось, сколько еще надо освоить. После каждого занятия мой трепет перед тайной шахмат становился немного сильнее, что поневоле рождало мысли о смирении. Чем дальше, тем с большей нежностью, в противоположность ярости, я относился к своей работе. Искусство все больше и больше служило во благо самому себе.
Конечно, не все было гладко и прекрасно. Хотя во время путешествий моей основной целью являлся личностный рост, после возвращения в Америку я снова попал в поле зрения массмедиа. Фаны опять преследовали меня на турнирах, ожидая от меня блестящих результатов: но у меня как раз началась уязвимая стадия развития, как у рака-отшельника, ищущего новую раковину. Хотя с интеллектуальной точки зрения новый философский подход к шахматам очень увлекателен, на турнирные результаты молодого игрока он влияет не лучшим образом. Характерная для молодежи убежденность в том, что знаешь ответы на все вопросы, улетучилась. Я по-прежнему обладал гибкостью ума и склонностью к самоанализу, но мне очень недоставало уникального характера игры и увлеченности, принесших в свое время чемпионский титул. Как человек, любящий и изучающий шахматы, я достиг определенных высот, но еще многое предстояло сделать для повышения результативности и артистизма игры.