Ислам и Запад
Шрифт:
У суннитов, как и у шиитов, были свои радикальные, активистские движения, но им для перехода к действиям требовались куда более веские причины, чем их шиитским собратьям. Суннитам требуется претерпеть гораздо больше зла, чем шиитам, чтобы счесть, что долг повиновения потерял силу и творящий зло правитель может быть законным порядком свергнут.
Мусульмане-сунниты никогда не отказывались от положения, по которому подданный не обязан, более того, не вправе повиноваться незаконным приказам правителя, и время от времени яростно его отстаивали. В наше время этот принцип лежит в основе учений и действий радикальных фундаменталистских суннитских групп. Но правоведы никогда не обсуждали и тем более не предписывали никакой процедуры для проверки законности действий правителя, и решение обычно принимал третейский суд силы. Так или иначе, когда правитель бывал изгнан и на его место приходил другой, ему по изложенным выше соображениям следовало подчиняться так же, как его свергнутому предшественнику. Таким образом, принимать существующие факты как они есть — религиозный долг, поскольку отрицать их означало бы признать, что вся исламская община, так сказать, живет во грехе, а такая точка зрения для суннитов недопустима.
Для шиитов дело обстоит иначе. По их мнению, все исламские правительства с момента убийства Али ибн Талиба незаконны или в лучшем случае временны. В существующем порядке нет легитимности. Иногда его неохотно принимают, стараясь уйти в себя и не принимать участия в начинаниях государства, в остальное же время шииты берутся за выполнение грандиозных планов и действий, цель которых состоит в том, чтобы вернуть историю на правильный путь.
Пока что они неизменно
Глава 10
Родина и свобода
В XII книге «Илиады» троянский герой Гектор, отметая страхи Полидама перед несчастливыми предзнаменованиями, сулящими роковой исход грядущей битвы, твердо заявляет: «Знаменье лучшее всех — за отечество храбро сражаться!» [135] Насчет этого знамения Гектор заблуждался, поскольку сам был убит, а Троя обречена, но ничто не могло заставить его нарушить воинский долг. Столетия спустя римский поэт Гораций в своих «Одах» идет еще дальше, утверждая, что «И честь и радость — пасть за отечество!» [136] Греческое и латинское patria, переданные в приведенных выше цитатах как «отечество», явно родственны друг другу, происходят от слов со значением «отец» и выражают понятие отцовского и родового очага. В древних цивилизациях Греции и Рима таковым обычно был город — обычная единица политической идентификации, привязанности и власти. Грек или римлянин был не просто горожанином; он был гражданином (по-гречески , по-латыни civis)с правом участия в формировании правительства своего города и ведении его политики, обязанным в то же время сражаться и, в случае необходимости, погибнуть за него.
135
Гомер, «Илиада», XII, 243 [перевод Н. Гнедича].
136
Гораций, «Оды», II, 13 [перевод А. Семенова-Тян-Шанского].
В Римской империи единица самоотождествления стала обширнее и могла простираться от города до целой провинции и даже до того, что мы сегодня назвали бы страной. Уровень гражданской ответственности и политического соучастия резко снизился, но долг сражаться за свою patria,пусть и переосмысленный, остался [137] .
Остался он неизменным и в европейском средневековье, и в новом времени, где, несмотря на самоотождествление по церквам и вассальные присяги королям и сеньорам, чувство страны как высшей привязанности становилось все сильнее. Византийский 'a [138] и Kaiser [139] Священной Римской империи соперничали друг с другом за право называться главой христианского мира, но в большинстве христианских стран правили короли, которые определяли свою власть по отношению к территории, — короли Англии, Шотландии, Дании, Швеции, Польши, Венгрии, Чехии, а позже, из-за перерыва на владычество арабов, Португалии и Испании. То же развитие можно видеть в работах историков средневековой Европы, которые довольно быстро перешли от истории королей, племен и народов к истории стран и королевств. К XVI веку Жоашен дю Белле славил «France, mere des arts, des armes et des lois» [140] , а Шекспир неоднократно объяснялся в любви своей родине:
137
О том, какие политические привилегии римский политик жаловал родной провинции, см.: Sir Roland Syme, Roman Papers(New York, 1979), vol. 2, pp. 620–622. Я благодарен профессору Ц. Яветцу, который обратил мое внимание на эту работу.
138
Император ( греч.). — Прим. пер.
139
Император (нем.). — Прим. пер.
140
«Франция — мать искусств, оружия и законов» (фр.). — Прим. пер.
Греческое и позднелатинское patriota, употреблявшиеся для обозначения соотечественника или земляка, в позднейших европейских вариантах обрели новый смысл: тот, кто предан делу собственной страны. Чувства и веру патриота выражает новое понятие — патриотизм.
Арабское слово ватан,употребительное с легкими нюансами в произношении в персидском, турецком и других исламских языках, черпавших свой концептуальный словарь из арабского, претерпело несколько иную трансформацию. Арабский глагол ватапаозначает «проживать или пребывать где-либо», а также «выбрать место проживания» или «обосноваться». У существительного ватапнет никаких отеческих или родовых коннотаций Jiaxpig или patria, оно обозначает просто место жительства, которое может быть неисконным или временным. Обычно ватап —это город, но может быть и деревней или, в расширительном смысле, провинцией, где расположен родной город или деревня. Форма множественного числа автапобычно употребляется для обозначения провинций. Ал-Джурджани, автор XIV века, различает собственно ватап, «родину человека, то место, где он живет», и ватаппребывания, где человек проводит не менее двух недель, но не заводит постоянного жилья [142] . Это очень далеко от древних и современных коннотаций Jiaxpig, patriaи их эквивалентов в европейских языках.
141
«Король Ричард II», акт второй, сцена 1 (пер. М. Донского). — Прим. пер.
142
Ал-Джурджани, Ат-Та'рифат(Стамбул, 1327), с. 171.
Несмотря на отсутствие политического содержания, слово ватап— в значении просто дома или родины — способно вызвать множество сентиментальных ассоциаций, и классическая арабская и другие исламские литературы полны прозаических и стихотворных упоминаний о преданной любви к малой и большой Родине [143] . Даже бедуины-кочевники чувствовали что-то вроде связи, эмоциональной сопричастности окружающим пастбищам, по которым они скитались в разные времена года. Одна из основных тем древнеарабской поэзии — ностальгическое чувство, возникающее у поэта при виде заброшенной стоянки, где он со своим племенем когда-то разбивал лагерь. Великий очеркист IX века Джахиз даже посвятил целую зарисовку любви к ватап [144] , а поздний, и потому явно подложный, хадис даже приписывает Пророку изречение «Любовь к родине есть часть веры». Сирийский географ XIII века Ибн Шаддад начинает
143
См., напр.: Gustave E. Grunebaum, «The Response to Nature in Arabic Poetry», Journal of Near Eastern Studies A,no. 3 (1945): 144–146.
144
Ал-Джахиз, «Ал-Ханин ила’л-Автан» — Раса'ил ал-Джахиз,под редакцией Абд ас-Салама Харуна (Каир, 1965), том 2, с. 379–412; немецкий перевод см. в кн.: О. Rescher, Excerpte und "Ubersetzungen aus den Schriften des Philologen und Dogmatiken Gдhiz aus Basra(Stuttgart, 1931), Bd. I, S. 488–497. Последний приводимый Джахизом пример любви к родной стране — обычай, который он приписывает «сынам Аарона и дома Давидова» во время Вавилонского пленения. Он говорит, что у них было принято, если кто-то умирал в Вавилонии, хоронить его временно, а через некоторое время извлекать останки и отвозить для окончательного погребения в Иерусалим.
145
Изз ад-Дин Абу Абдаллах Ибн Шаддад, Ал А'лак ал Хатира фи зикрумара’аги-Шам ва-л-Джазира, ред. D. Sourdel (Дамаск, 1953), т. I, часть 1, с. 2–4.
«Пока есть в нем жизнь, за семью и ватапЧеловек будет сражаться изо всех сил» [146] .
Еще один среднеазиатский текст того же времени повествует, как благочестивого суфийского шейха спросили: «Как может любовь к ватапбыть частью веры, если неверные тоже любят свой ватан?Так что же означает сей хадис?». На это шейх ответил, что когда некто переходит из мира созерцания в мир тьмы, он любит предыдущий мир, и эта любовь есть часть веры [147] .
146
Алишер Навои, Хамса(Ташкент, 1960), с. 750.
147
Дарвиш Таваккул бин Исмаил бин Баззаз, Сафват ас-Сафа, рукопись, Британский музей, Add. 18 548, fol. 202а и Or. 7576, fols. 38a-b.
Итак, ватан былсредоточием чувства, привязанности, ностальгии, но не верности и лишь до определенной степени самоотождествления. Великий арабский историк Ибн Халдун сообщает, что как-то халиф Омар сказал арабам: «Учите свои родословные и не будьте подобны набатеям из Двуречья, которые на вопрос о происхождении отвечают: «Я из такой-то деревни»» [148] . Можно спорить о подлинности высказывания и его атрибуции, но не приходится сомневаться в подлинности чувства, встречающегося вновь и вновь на протяжении многих веков. Оно засвидетельствовано в титулатуре мусульманских монархов, которые в надписях, документах и на монетах обычно определяли свой суверенитет в религиозных, реже в этнических и никогда в территориальных понятиях. Европейский монарх мог назвать себя королем Англии, Франции или Испании, но в землях ислама территориальные титулы употребляли, чтобы принизить противника, а не для того, чтобы возвеличить себя. При столкновениях между великими мусульманскими державами в XVI–XVII веках султан Турции и шах Персии в письмах именовали так только адресата, но никогда самих себя [149] . Каждый из них стремился низвести соперника до уровня местного царька, самого же себя именовал Верховным Господином мусульман. То же понимание самоотождествления и власти можно видеть в трудах традиционных арабских историков, писавших историю ислама, халифов, султанов и династий, иногда — историю тех или иных областей, но не историю стран или народов.
148
Ибн Халдун, Ал-Мукаддима— «Prolegomenes d’Ebn-Khaldoun», texte arabe publie par Etienne Quatremere (Paris, 1858), vol. I, p. 237; английский перевод см. в кн.: Charles Issawi, An Arab Philosophy of History(London, 1950), 106, и E Rosenthal, The Muqaddimah(New York, 1956), vol. I, p. 266.
149
Bernard Lewis, The Political Language of Islam (Chicago, 1988), pp. 55 ff.; Хасан ал-Баша, Ал-Алкабал-Исламийа фи’л-Та’рих вал-Вата-ик ва-л-Асар(Каир, 1957).
Слово ватанначинает употребляться как политический термин, равнозначный французскому patrie, английскому countryили немецкому Vaterland, в конце XVIII века под явным влиянием европейцев и по их примеру [150] . Впервые, насколько я мог проследить, слово ватанупотребляется в новом смысле в одном турецком документе: отчете Морали Эссеи-да Али Эфенди, османского посла в Париже при Директории.
150
Лексикограф XVII века Франсис Меньен-Мененски в своем великом турецко-персидско-арабском тезаурусе определяет слово ватанв соответствии с классическими словарями и дает множество примеров его употребления, среди которых нет ни одного политического. Что любопытно, он цитирует приведенное выше изречение, приписываемое Пророку, и осторожно переводит его: «Amor patriae est de fide, autex fide [ «Любовь к родине — от веры илииз веры» (лат.)].L’amor della patria ё cosa di fede, о di religione [ «Любовь к родине есть дело веры или религии (вар.: «(благоговейного) почитания»)» (итал.)]»(Meninski, Thesaurus, s.v.).
Описывая госпитали и дома призрения, предоставляемые французскими властями вышедшим в отставку по выслуге или ранению солдатам, он говорит о последних как о сражавшихся «за республику и ради отечества» [C"umhur ugurunda ve vatan gayretinde] [151] . Оба слова, c"umhum vatan—старые, уходящие корнями в классический арабский. Ciimhurобрело политические коннотации раньше, благодаря знакомству османов с Венецией и другими европейскими республиками [152] , открытием же патриотизма турки были обязаны Французской революции. Приведенная фраза почти наверняка была дословно переведена драгоманом Али Эфенди с французского, и любопытно, насколько до него доходил ее смысл. Ниже в том же отчете он часто говорит о Французской Республике и иногда о французском государстве ( devlet)и нации (millet),понятиях, видимо, более знакомых, чем vatan.
151
«Ali Efendinin Sefaretnamesi…», публикация Ахмеда Рефика в Tarih-i Osmani Enc"umeni Mecmuasi(1329), с. 1459.
152
О c"umhurкак о республике см.: «Энциклопедия ислама», изд. 2-е, s.v. Djumh"uriyya.