Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
И менее искушенный физиономист заметил бы: внутри лейтенанта идет тяжелая внутренняя борьба.
– Нет, – помедлив, сознался он. – Я не докладывал капитану о том, что мина заряжена.
– Естественно. Он бы наверняка запретил. Отвечайте быстро: кто надоумил вас тайно протащить на борт заряженную мину?
– Никто. – Гжатский решительно замотал головой. – Клянусь вам, решительно никто. Только ощущение пользы… Только желание усилить боевую мощь… Честное слово, никто не знает, что это за аппарат! Я даже не успел отправить проект на рассмотрение
Покусывая тонкую губу, Лопухин слушал, пытаясь понять, кто перед ним: опытный враг, чрезвычайно искусно играющий свою роль? Ну нет. Честный офицер и одновременно полупомешанный изобретатель, разыгранный кем-то втемную? В принципе возможно. Тогда ознакомление некоего графа Лопухина с адским изобретением надо считать оплошностью врагов, грубым проколом… или способом отвлечь внимание от чего-то более важного? Гм… нет, не склеивается. Что же получается? Гжатскому можно поверить на слово?
Чудеса… Будь Лопухин лет на десять помоложе, он с презрением отринул бы мысль о доверии. О, как ревностно он стал бы копать! Как крот. Как паровая лопата. Без отдыха. Свято веря, что непременно выведет всех на чистую воду.
С годами службы, да и просто жизни, если она не тратится зря, приходит опыт и понимание людей. Такие экземпляры, как этот лейтенант, встречались Лопухину нечасто, но все же они были, были… Фанатики своего дела. Чуточку (а иногда и не чуточку) простодушные, честные, углубленные в странные свои фантазии. Вот этот лейтенант захотел летать по воздуху и в самом деле пролетел. Двадцать одну сажень. Надо бы выспросить у него: с какой стати аппарат тяжелее воздуха вообще летает?..
Но Лопухин спросил о другом:
– Надеюсь, вы понимаете, что в два счета можете угодить под суд?
– Да, но…
– Понимаете или нет?
– Да.
Граф кивнул:
– Хорошо уже и это. Слова о дураке беру назад. Вы не дурак, вы просто сумасшедший. Не обижайтесь, это похвала. А теперь расскажите-ка мне, как действует ваше изобретение.
И заметил: глаза лейтенанта загорелись.
– Вот тут находится воздушный баллон высокого давления. – Гжатский любовно похлопал мину по блестящему боку. – Сначала мы накачиваем в него воздух специальным воздушным насосом…
– Мы? – перебил Лопухин. – Кто это мы?
– Не обращайте внимания, ваше превосходительство. Это я просто так сказал. Допустим, мы – это мы с вами, вы и я… Стало быть, движитель мины заряжен. Теперь мы привинчиваем взрыватель, поднимаем мину наверх и, перекрестясь, швыряем ее за борт в направлении неприятельского корабля. От контакта с морской водой срабатывает гальванический механизм, открывающий сжатому воздуху путь в хвостовую часть мины, где он приводит в движение винт. Другой механизм, гидростатический, отклоняет рули, удерживая мину в подводном положении на глубине от аршина до полутора саженей. Дальность действия – около трех кабельтовых и может быть увеличена… Это ведь прототип, ваше превосходительство! Ну-с, а крыльчатке взрывателя хватит и тридцати-сорока саженей,
– Ну конечно, – усмехнулся Лопухин. – Например, в случае ее детонации от попадания неприятельского снаряда в вашу мастерскую. Или в случае пожара на борту. Нет?
– Да, но…
– Опять ваши «но»! Что вы еще имеете мне сказать?
– Только то, мы находимся ниже ватерлинии, а пожар или снаряд, ежели он каким-то чудом залетит сюда, скорее вызовут взрыв бомбовых погребов палубной артиллерии. Они рядом с нами.
– Я вижу, у вас на все есть ответ. Надеюсь, это помещение хорошо запирается?
– Точно так.
– Ключ только у вас?
– Ключей два. Один у меня, другой у боцмана Зорича.
– Заберите у него ключ под каким-нибудь благовидным предлогом. Скажите ему, например, что свой потеряли. Оба ключа носите с собой. О нашем разговоре и о назначении… э-э… вашего изобретения никому ни полслова. Это прежде всего в ваших личных интересах. Усвоили?
– Так точно, ваше превосходительство, – козырнул Гжатский.
– Вольно. Теперь покажите-ка мне машинное отделение. Мне как человеку, далекому от техники, понадобятся ваши пояснения…
И пояснения, конечно, понадобились. Граф выдержал с четверть часа в кочегарке, похожей на ад во время бесовского аврала, осмотрел котлы и почему-то особенно заинтересовался конденсаторами пара. Что случится, если они выйдут из строя? Ах, нетрудно перейти на питание котлов забортной водой? И как долго можно идти в таком режиме? Сутки точно можно? Даже дольше? Благодарю, лейтенант…
Сама машина вызвала меньший интерес. А уж когда лейтенант начал петь дифирамбы зубчатому редуктору, на лице графа обозначилась вежливая скука.
– Сталь из Златоуста, – кричал Гжатский, с трудом перекрывая китовые вздохи машины и металлический гул. – Есть мнение, что она лучше золингеновской, и, по-моему, это мнение справедливо. Видите ли, зубья шестерен подвергаются значительной нагрузке, поэтому идущая на них сталь должна быть исключительного качества, маркой ПРЖ здесь не обойдешься…
– ПРЖ? – поднял бровь Лопухин.
– Паршивое ржавое железо. Технический жаргон. Так у нас называют низкокачественную сталь.
– Понятно… Но ведь в случае попадания в шестерни постороннего предмета зубья все-таки сломаются, не так ли?
– Разумеется. Впрочем, смотря какой предмет. Если скажем, рука какого-нибудь ротозея, то худо будет руке, а не зубьям. Для того и кожух поставлен. Бывали, знаете ли, случаи…
В свою каюту Лопухин вернулся озабоченным. Сам почистил платье, заодно стараясь навести порядок в собственных мыслях. Дестроу экскрикшнc, дестроу экскрикшнc… Может, все-таки имеется в виду пар? Он ведь выделение машины. Но Нил клянется, что не напутал… «Разрушить выделения», – так было сказано. Как можно разрушить пар? Не паропроводы какие-нибудь, не холодильники, а именно пар?