Исмаил

Фарди Амир-Хосейн

— Ну как, посмотрел мою виллу?

— Да, удивительно!

— Рыбак постоянно в путине, хоть на суше, хоть на море, разницы нет. Сухое и мокрое для него едино!

По дороге он достал из кармана небольшую расческу и начал причесываться. Волосы он зачесывал наверх, сначала посередине головы ото лба, потом укладывал виски и, следом за расческой, приглаживал волосы левой рукой, чтобы они лежали гладко и ровно. Сказал Исмаилу:

— Как хорошо ты сделал, что приехал. Места наши очень красивы!

Немного погодя Исмаил спросил:

— По всей видимости, вы тут обжились, правда?

— Да, и сам не заметил, как привык к этим местам.

— Хорошие места, действительно!

— С

другой стороны, у меня и выбора не было. Захотелось мне, как говорят здешние простые люди, принять без торга эти места. Море, шторм, улов, туман, дожди, леса — все это. Сначала я большего хотел, но, когда вошел в возраст, немножко стал опаслив, что ли. Знаю, что это все — во имя этих парней. Каждый раз, когда я раньше приезжал на сезон только, я под Кораном должен был пройти и вообще на ловле вдвойне был осторожен. Если бы не ради них, я бы тут не остался, хотелось сорваться с места и идти, а где вечер застанет, там и заночевать. Как Малик, упокой его Аллах.

— Я слышал о нем от матери.

— Спаси его Аллах, он прожил необыкновенную скитальческую жизнь.

— Мама всегда говорила, что Мирза Малик умер на чужбине. Был одиноким. Некому было стакан чая ему подать.

Мирза Манаф вздохнул и сказал:

— Спаси его Аллах. Могила его тут недалеко выше по склону, около деревни.

— Может, сходим?

— Да, пообедаем и сходим, этим же путем пойдем обратно.

Они шли вдоль леса. Дорога была мягкой и влажной. Шли мимо кустов и полегшей к земле пожелтевшей травы. Мирза Манаф вставил сигарету в тонкий изящный мундштук, зажег ее и нервно, глубоко затянулся. Сказал:

— Ты еще молод, Исмаил, и пока мало погрузился в жизнь, не представляешь, какое болото нам уготовано. Мне скоро пятьдесят, и я изо всех сил стараюсь удержаться на поверхности. Мирза Малик тоже изо всех сил бился, но в конце концов сил у него не осталось — и он махнул рукой. Сдался. А время мое и таких, как я, еще не пришло.

— Иншалла, пусть ваша жизнь долго продлится.

— Жизнь и смерть — само собой, но речь не о том. Мы все, из поколения в поколение, на этой красивой, как рай, земле живем в нищете и несчастьях. Мы пленники куска хлеба, как те коровы, что крутят молотилку, с утра до вечера ходим по кругу. А в итоге — ничего, только голова кружится. Всегда хлеб ехал верхом, а мы шли пешком. Всегда мы бегали и суетились, а цели не достигали. Отцы наши, чтобы накормить жену и детей, во все двери стучались. Зимой, в метель, в горах, десять раз обледенеешь, если не замерзнешь насмерть. Летом в море тонули и пропадали. Холера, туберкулез, чума, тиф, неурожаи — сотнями их косили. А если этого не было, ханы и господа сваливались на голову, не давая крошки сладко съесть. И мы с небольшими отличиями унаследовали туже беду. Вон посмотри на эти большие виллы, лес и поля, все это — собственность господ и их челяди, начиная с той гостиницы и до рыбопромыслов и кораблей, все принадлежит им. А мы все — их рабы. Внешне наше положение лучше, чем у древних рабов, но дверь крутится все на той же петле. После нас наши дети унаследуют бедность и горе, и, пока такой порядок длится, останутся и беды. Жаль, что мы не имеем удовольствия от жизни. Не в силах задуматься о земле и светилах. Вдохнуть аромат цветов, почувствовать красоту бытия. Не видим, не ездим, не знаем, так и доживаем, и в гроб ложимся!

Он замолчал. Щеки его слегка горели. Он достал окурок сигареты из мундштука и выбросил его. Сказал:

— Забил я тебе голову. А эти мысли — итог всей моей жизни. Ну, впрочем, не будем об этом.

Они вошли в кофейню. Там уже сидели рыбаки. Некоторые сняли рыбацкую одежду, переодевшись в чистое. Но в кофейне было уже не так шумно, как утром. Большая часть сидела молча или разговаривала негромко.

Мирза Манаф спросил у первого же рыбака:

— Асгар как?

— Поехали искать.

Они сели за стол на деревянную скамью, прислонившись к стене. Мирза Манаф явно был обескуражен. Пропажа рыбаков угнетала его. Исмаил спросил:

— Вы хорошо знали их?

— Ну да, знал, как и все, кого ты здесь видишь. Мы все друзья здесь.

Мирза Манаф заказал обед. Во время еды Исмаил украдкой поглядывал на него: мысли его были далеко, и ел он машинально. И то и дело невольно взглядывал на дверь, в тревожном ожидании. После обеда они вышли на улицу. Погода была солнечной и приятной. Дул мягкий ветерок. Мирза Манаф глубоко вздохнул и сказал:

— Сейчас пойдем в гору, навестим могилу Мирзы Малика и прочтем молитву, потом вернемся.

Исмаил замедлил шаг и сказал:

— Мирза, если вам надо остаться, оставайтесь. Не хочу мешать.

— Нет, от меня тут ничего не зависит. Если найдут их, привезут. Это ведь наша судьба. Ловец не всегда ловец, иногда он сам становится добычей. Так всегда было, и ничего нового тут нет. Может, и мой черед придет. Оставим этот разговор. Посмотри, вон, одуванчики. Они первыми цветут весной и последними — осенью. В это время года их тут много, а цвет какой!.. Если бы я их называл, я бы назвал их слезой солнца — уж очень они похожи на солнце, разве нет, посмотри!

Исмаил посмотрел, и ему показалось, что эти цветы чем-то знакомы ему. Мирза взял его за руку и мягко потянул, говоря:

— Пойдем, а то до ночи не вернемся.

Они пошли мимо дремлющих в объятиях осени пашен и желтых полей. Вошли в лес. Тропинку, вьющуюся среди листвы, пересекали стелющиеся плети ползучих растений. Мирза Манаф прибавил шагу, и Исмаил не отставал. Сплетение ветвей бросало тень на землю. Грели сердце и ласкали глаз оранжевые пятна солнца, разбросанные в глубине холодной и густой тени. Чем дальше они шли, тем горячее становилась удивительная и возбуждающая мечты игра между лесом и солнцем.

— Мирза, а в этом лесу дикие звери есть?

— А как же. А если совсем диких нет, то есть полудикие — полудомашние.

— То есть?

— Например, одичавшие коты, бывшие домашние.

— Нет, Мирза Манаф, кроме шуток, есть дикие?

— Когда-то зверя было много, а теперь нет. Может, какой-то и попадется, но очень редко.

Исмаил замолчал. Он смотрел на громадные ветви высоких деревьев — туда, где оранжевый водопад солнечного света находил путь через разрывы и щели и врывался внутрь леса. Смотреть на это было приятно. Он пожирал это необычное зрелище взглядом. Острый запах толстых, покрытых мхом стволов деревьев и влажной земли висел в воздухе. Пройдя немного дальше, Исмаил опять нарушил молчание.

— До чего здесь красиво!

Мирза Манаф взглянул на него.

— Ты видишь, да?

— Да, удивительно!

Через час они дошли до убогого кладбища на окраине маленькой деревни. Мирза Манаф осторожно шел между могил, вглядываясь в надгробные камни. Было видно, что число могил больше числа домов в деревне. Над одной могилой Мирза остановился, вглядываясь в камень. Исмаил встал рядом, читая надпись. Различалась она с трудом:

«Инженер Мирза Малик Аразали, родился в 1299 в Баку, умер в 1347» [8] .

8

Даты жизни соответствуют 1920–1968 гг. по христианскому календарю. Формула для перевода лет солнечного календаря хиджры на годы григорианского календаря следующая: годы солнечной хиджры + 621 (или 622, в зависимости от месяца) = годы по христианскому календарю.