Исмаил
Шрифт:
— Уверяю тебя, тебе не о чем беспокоиться, мы ведь не убийство совершали!
Отец Сары подошел. Лицо его было вытянутым и угловатым, кожа светлая, усы и брови — каштанового цвета. Сара встала. Шагнула к отцу и поздоровалась. Исмаил тоже встал, с уважением чуть уклонившись в его сторону.
— Здравствуйте, господин.
Но тот не обратил на Исмаила никакого внимания. Быстро взглянув на Сару, спросил:
— Что ты делаешь здесь?
Говорил он тонким голосом, неразборчиво и шепелявя. Сара молча опустила голову. Исмаил сказал:
— Я во всем виноват, господин, если позволите, я все объясню.
Тот
— Я тебя спрашиваю. Я спрашиваю, что ты здесь и сейчас делаешь?
Сара продолжала молчать, а из уголков ее глаз потекли по щекам слезы.
Исмаил шагнул вперед и сказал:
— Мы хотим пожениться и обсуждали этот вопрос.
Мужчина, не обращая на него внимания, влепил Саре сильную пощечину. Звук ее оглушил Исмаила. Его сердце сжалось и заболело. Сара застонала и произнесла:
— Клянусь Аллахом, мы только разговаривали!
Отец хотел дать ей еще одну пощечину, но Исмаил перехватил его руку и сказал:
— Господин, прошу вас, не бейте ее! Мы говорили о женитьбе. Я собираюсь посвататься!
Отец Сары, словно не слыша его, попытался вырвать свою руку, но Исмаил держал крепко и не выпускал ее. Мужчина был силен и массивен. Он легко пересилил Исмаила, кидая его с места на место. Они сцепились. Сара чуть отступила и стояла дрожа от боли и страха. Несколько человек подошло к ним. А эти двое крутились вокруг друг друга боролись. Исмаил не прекращал упрашивать:
— Поверьте, господин, клянусь Аллахом, ваша дочь благородна, я сватаюсь к ней. Если вы согласитесь, мы хотим жить вместе, клянусь Аллахом. Не бейте ее, господин. Прошу вас, не бейте ее!
Отец Сары уже ничего не соображал. Руку его удерживал Исмаил, не давая ему действовать ею. Внезапно он закричал, так же шепеляво, петушиным голосом:
— А ну отпусти мою руку, подлец, отпусти, говорю!
Он рванулся назад и вырвал руку. Шляпа упала с его головы, макушка которой была лысой и блестящей, хотя вокруг нее были пышные длинные волосы светло-каштанового цвета. Исмаил поспешно нагнулся и поднял шляпу. Он хотел отряхнуть ее, но получил от отца Сары мощную затрещину в ухо, а после этого на него обрушился град ударов кулаками и ногами, и Исмаилу стало не до слов. Зато отец Сары теперь громко пыхтел, со сластью поносил его и бил с правой и с левой. Исмаил скрючился под его ударами. Сара отошла еще дальше и смотрела в ужасе. Вмешались посторонние, разделив их. Исмаил даже руки не поднял и не отступил. Ничего не говорил. Избиение остановили. Один из разнимавших громко кричал:
— Ты что, что ты делаешь? Ты же убьешь его!
Тот, тяжело дыша, с усилием выкрикнул:
— Ты меня еще не знаешь, я с сотней таких хлыщей справлюсь, я так его опозорю, так изукрашу, своих не узнает!
Кто-то указал на Сару:
— При женщине так не выражаются!
Исмаила и отца Сары развели в стороны.
Мужчина средних лет сочувственно осматривал избитое, окровавленное лицо Исмаила, спрашивая:
— Парень, что случилось?
— Ничего, погорячились, теперь все кончилось.
Появились двое полицейских из автопатруля, в серой униформе с короткими рукавами, в фуражках. Быстро подошли, и старший из них, оценивающе оглядев место происшествия, спросил:
— Ну, что тут? В чем дело? — потом, обратившись к отцу Сары, сказал: — Твоя ругань через
— Начальник, у него спроси. У этого насильника. Спроси, что он тут делал с моей дочерью?!
Полицейский взглянул на Исмаила.
— Подойди и ты, что тут происходит?
— Ничего, ничего особенного. Я хочу жениться на дочери этого господина, мы обсуждали вопрос сватовства. Ничего не произошло.
Отец Сары, шепелявя и сильно заикаясь, с трудом произнес:
— Врет! Врет он, начальник, он обманул мою дочь, я жалобу напишу, его судить надо, к высшей мере приговорить!
Полицейский сказал:
— Хорошо, оба пройдите в участок, и дочь твоя пусть придет. Остальных прошу разойтись. Быстро очистить территорию! Быстро!
Полицейский и его напарник пешком повели их троих в участок. Глаза Сары были красными, лицо — смущенным. Ее отец нагнулся было за своей шляпой, но Исмаил поднял ее, отряхнул и подал ему:
— Пожалуйста.
Отец Сары со злостью выхватил ее из его рук.
— Я тебе покажу, ты сейчас увидишь, ты меня еще не знаешь!
В полицейском участке дежурный офицер потребовал у отца Сары вести себя спокойнее и не кричать. Вполголоса сказал ему:
— Мое мнение, парень не преступник, его цель — женитьба.
Отец Сары попытался говорить тише:
— Господин капитан, он обманул мою дочь, а вы говорите, что я не должен жаловаться?
Дежурный офицер пожал плечами.
— Решай сам, но, если подумаешь, ты сам все это замнешь на месте. Ведь и ты повредил ему лицо, и серьезно. И он может на тебя в суд подать, сам ведь понимаешь.
— Господин капитан, разве жалоба — это не инструмент правосудия? Как вам будет угодно, но…
— Я все сказал.
— Но пусть тогда будет гарантия, что он прекратит свои непотребства! Клянусь Аллахом, господин капитан, если он еще раз захочет обмануть мою дочь, я тогда… О Аллах Всевышний!
Исмаил и Сара сидели в противоположных концах комнаты, стены которой, окрашенные немаркой краской, освещал скучный люминесцентный свет из-под потолка. Сара с униженным видом смотрела на влажную плитку пола, бессознательно накручивая на указательный палец ремешок своей сумочки и опять раскручивая его. Иногда она вытирала платком слезы. Оба они чувствовали себя уничтоженными. Стыдились друг друга. И только иногда на краткий миг они искоса бросали взгляды друг на друга.
С Исмаила взяли обязательство, что он больше не будет преследовать Сару, а в случае нарушения, с учетом настоящего протокола, будет привлечен по закону. Он особо не вчитывался в текст мирового соглашения. Понял только, что больше он не должен видеть Сару и говорить с ней.
Когда они вышли из участка, солнце уже опустилось за высотные здания, но еще не село. Силуэты деревьев были красными. Каскадом расплавленной меди лился свет.
В миг расставания они взглянули друг на друга. В ее глазах, тех самых прежних знакомых глазах, чувствовалась темнота заката. Она выглядела сломанной, как хрупкий молодой побег на отшибе сада. Походка ее изменилась. Никакой радости не было в ее движениях. Плечи съежились, и в наклоне головы и шеи было горе, словно она шла к могильной яме дорогого человека — неверным шагом, горестно, — так она тащилась следом за своим отцом. Исмаил стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла в вечерней тьме.