Испанские поэты XX века

Гарсиа Лорка Федерико

* * *

«Этой смутной порой, когда воздух темнеет…»

Перевод А. Гелескула

Этой смутной порой, когда воздух темнеет, задыхается сердце и рвется на волю… Лег туман, отзвонили, звезда леденеет над почтовой каретой семичасовою… А закат, колокольня и ветви над домом наполняются смыслом забытым и странным, словно я заблудился в саду незнакомом, как ребенок во сне, и смешался с туманом. Развернется карета, застонут вагоны и потянутся вдаль… если есть еще дали!.. Я стою одиноко и завороженно, не

достигший отчизны паломник печали.

* * *

«Холодные радуги в зарослях сада…»

Перевод А. Гелескула

Холодные радуги в зарослях сада, размокшие листья в затопленной яме, и сонный ручей под дождем листопада, и черные бабочки над пустырями… Больная трава на развалинах давних, на старых могилах, на мусорных кучах, фасады на север и плесень на ставнях, агония роз, и доныне пахучих… Тоска о несбыточном, о непонятном, о том, что исчезло, да вряд ли и было, и темные знаки на небе закатном, и тот, кому горько, и та, что забыла…

* * *

«Детство! Луг, колокольня, зеленые ветки…»

Перевод А. Гелескула

Детство! Луг, колокольня, зеленые ветки, разноцветные стекла высоких террас. Как огромная бабочка смутной расцветки, вечер ранней весны опускался и гас. И в саду, золотом от вечернего света, птичье пенье росло, чтобы вдруг онеметь, а прохладные волны приморского ветра доносили из цирка плакучую медь… И еще до того, как возник безымянно и застыл во мне горечью привкус беды, я любил, соловьенок, в безлюдье тумана затихание мира и голос воды.

* * *

«Чем он был изначально, твой напев соловьиный?..»

Перевод А. Гелескула

Чем он был изначально, твой напев соловьиный, — родником, или розой, или ранней звездою? Вспомни, лунная птица, — за какой луговиной он поил первоцветы водой золотою? И твои ль это в небе самоцветные трели? Или бог в тебе плачет, что ни миг — сиротливей? Или сам не припомнишь, у какого апреля ты украл, соловей, свои звезды в разливе?

* * *

«Чуть желтеет луна за седой пеленою…»

Перевод А. Гелескула

Чуть желтеет луна за седой пеленою, и сырой полумрак, как аквариум, зелен. В золотистую муть под размытой луною призрак сада плывет, как туман из расселин. И цветы незнакомы, и горечь туманна. И что было родного — утрачено снова. И бессонный хрусталик в тумане фонтана плачет мертвым напевом из мира иного.

* * *

«Под ветром растаяла туча сырая…»

Перевод А. Гелескула

Под ветром растаяла туча сырая, деревья подобны искрящимся кладам, и первые птицы вернулись из рая — и вырос закат заколдованным садом. Зажги, о закат, мою душу и тело, чтоб сердце, как ты, пламенело и крепло, и жарче любило, и ярче горело …а ветер забвенья

избавит от пепла…

ОДИНОКАЯ ЛУНА

Перевод А. Гелескула

Отзвучала сирена, и луна все печальней. Потянуло с востока дорассветным туманом. Лай собак замирает на окраине дальней, и весь мир исчезает, потонув в безымянном. Свет луны разольется по кладбищенским ивам… Вспыхнет мох под луною на старинном соборе… Заблестят ее слезы в роднике торопливом… И земля опустеет. И останется море…

* * *

«Что хоронишь ты, птица, в соловьиной гортани?..»

Перевод А. Гелескула

Что хоронишь ты, птица, в соловьиной гортани и серебряной розой роняешь на плиты? Отголосками звона, подобного тайне, словно синей гирляндой, сады перевиты. В одинокой ночи, среди смутных жасминов, над садами, над белой метелью июня, сердце, полное слез, высоко запрокинув, ты кропишь серебром тишину полнолунья. И другой соловей, у меня в заточенье, как во сне к тебе тянется взглядом незрячим… Раскрываются окна, врывается пенье — и еще одно сердце откликается плачем. И понять невозможно в серебре и дремоте, кто кого окликает в ожидании чуда… или, дружные струны, об одном вы поете… из-за гроба ваш голос… или он ниоткуда…

* * *

«Не знаю, кем она забыта…»

Перевод П. Грушко

Не знаю, кем она забыта… Подняв ее с травы лесной, я ощутил смущенье — словно следила женщина за мной… И в тот же миг поверхность флейты покинул пряный аромат — осталась память сновиденья, благоуханного стократ. Я заиграл на ней: так странно мне подарил певучий звук весеннюю зарю, девчушек и розами покрытый луг, нежданную печаль и нежность, стеснившую смущеньем грудь, как будто беглая улыбка спешит во вздохе потонуть… Грусть и веселье, смех и стоны лились, как будто в полусне, — так, словно женщина внимала неведомо откуда мне…

* * *

«Я розу грустную в тот вечер…»

Перевод П. Грушко

Я розу грустную в тот вечер в задумчивую флейту вдел, чтоб музыкой и ароматом озвучила сырой предел. Пусть оживет в ней женский голос, растерянность и доброта, хрусталь печали и улыбки, мед взгляда нежного и рта. Пусть темнота и трепет пальцев перебирают не спеша ленивые уста, в которых очнулась песня камыша — точь-в-точь напев неразличимый, слетающий с вечерних крон, когда, едва коснувшись слуха, меж листьев ускользает он… И вот я розу к ней приставил, чтоб не могли ее унесть, — пусть музыкой и ароматом, рыдая, подает мне весть.