Испанские поэты XX века

Гарсиа Лорка Федерико

МОЛНИЯ

Перевод Н. Горской

Вижу я в черных грозах твою золотую россыпь. Из какого металла небо тебя ковало? Ты пролилась из розы, эссенция тучи грозной? Ты со звезды упала, дрожь красоты небывалой? Молния — блеск мгновенный женственности нетленной… Девятым магнитным валом тридевять ты просверкала!.. И, в дрожь меня бросив, застыла холодной бронзой…

РЕКВИЕМ

Перевод

В. Андреева

Когда — в ночи — века являют всей красоты своей сиянье, земли глубинное единство объемлет своды мирозданья. И наша жизнь постичь разгадку существования стремится: мы все — равны, мы все — царями в земле. Она одна — царица. Ее бескрайний слышим голос, огромный лоб ее над нами, и собраны мы воедино ее могучими руками. И плоть людская — твердь земная, и кровь людская — океан, всех нас ее огонь ожигает, всем нам единый воздух дан. Она — навеки — вместе с нами, и мы — навеки — вместе с ней; за краткость жизни позволяет узнать о вечности своей. И нас высоким озареньем земная одаряет твердь. И нам надеждой: остаемся в ней, что не знает слова «смерть».

ВНЕЗАПНАЯ СТРАНА

Перевод Г. Кружкова

Что за яркий обман — золотом и темнотою! (В этой плоскости света можно ли существовать?) Что за игры азартные у солнца со скалою! (В той излучине мглы — умирать?)

(МОРЕ ВЕЗ ДОРОГ)

Я ЗНАЮ, ОТКУДА ПТИЦЫ…

Перевод Н. Горской

Все вечера и с вечера до утра пели птицы о птичьих красках. (Не о раскраске утренних крыльев ясных в брызгах солнечного серебра. Не о раскраске вечерних грудок атласных в искрах солнечного костра. Не о раскраске полдневных клювов алмазных, которые вместе с цветами гаснут, лишь придет ночная пора, и — как мишура — не зажигаются до утра.) Воспевали иные краски — рай первозданный, который люди ищут напрасно, тот рай, что знают прекрасно птицы, цветы и ветра. Птицы, цветы и ветра — благоухающие соцветья, радужные веера… Иные краски — краски немеркнущей сказки, сновидений цветная игра. Все вечера и с вечера до утра пели птицы о птичьих красках. Иные краски — ночные тайны птичьего царства, цветные тайны радужного пера. Неземные краски — наяву я увидел чудо — никому не известные колера. Я знаю, откуда птицы приносят сказку и о чем поют до утра. Я знаю, из этой сказки мои певучие краски мне принесут ветра.

НАЧАЛО УЛИЦЫ

Перевод Н. Горской

Эта

реальная нереальность, этой улицы пустота — неужели здесь видел кто-то совсем другие цвета? Но — солнце краснее меди, в олеандрах лиловее свинца, — кто дикие краски эти выплеснул у моего лица?

БОГ ЯВЛЕННЫЙ

Перевод М. Самаева

В зелени пальм обитает бог, распевающий песни, — то возникнет, то исчезнет. Все, что мы смутно желаем, он называет и прячет. Кто же отыщет, кто самый зрячий? Знаем мы — он нас услышит и у него есть обличье. Мы лунный сумрак увидим, имя назвав его птичье.

МОРЕПЛАВАТЕЛЬ ^{10}

Перевод Г. Кружкова

И снова — море, лишь море со мною. (Там не звезда ли блестит серебром неверным из дымно-лиловой дали?) А мне темнота сродни (души не прельстить звездою), лицом к необъятной мгле придвинут я вечной мглою. Там, в волнах, — воля моя, в пустыне морской — надежда, таинственно населены темнеющие побережья. Я — больше моря, но ум ничтожество мне пророчит, и в мире я одинок темнейшим из одиночеств. Лишь мгла, единая мгла довлеет хляби и тверди, земля одна и вода одна для жизни. Или для смерти.

НО ИДЕАЛЬНОЕ…

Перевод Н. Горской

С тихим потоком хрустальным пальмы привет посылают пихтам; а пихты, а пихты — пальмам с хрустальным потоком тихим. Зелень и синь моментально становятся ночью зелено-смуглой, и лик надежды печальный я вижу в лунном зеркале круглом. Но идеальное изначально, но вера всегда остается верой, и то, что было вне нас идеальным, стало для нас идеала мерой.

ЭТА СОБАКА

Перевод Н. Горской

Голубизна голубых глубин — в запредельность душа стремится! Бог лазурный подголубил все земное своей десницей. Вышина, сошедшая с вышины, в ладони мои струится; собака по улицам тишины проходит богом лазурнолицым. Однако не сон ли приснился мне? И эта собака, быть может, снится… Или я видел ее в вышине, с богом лазурным желая слиться?..

С РАДУГОЙ

Перевод Н. Горской

Манит меня игра на арфе в недвижных тучах, музыка золота и серебра над вечным сияньем жгучим. В скрещенье этих лучей двойных я бы думы свои озвучил: высокую облачность дней моих с радугой на небесной круче; тебя, негаснущий окоем, — виденье ночей летучих, твое отраженье в сердце моем, мое устремленье к тучам.