Испанские поэты XX века

Гарсиа Лорка Федерико

* * *

«Когда-то над этим полем…»

Перевод П. Грушко

Когда-то над этим полем плескала морская волна. Еще вернется она… Едва дождевая капля поля коснется — полю снится морская волна! Еще вернется она.

* * *

«Рядом с нашим домом кладбище…»

Перевод В. Резниченко

Рядом с нашим домом кладбище. Видны из окон спальни светло-синие агавы и лазурные нопали. Слышно, как кричат ребята, призрак увидав в тумане. Солнце, золото, лазурь между

мертвыми и нами. Кладбище от наших окон в нескольких шагах, не дальше. Золотой, лазурный, светлый там, вдали, наш мертвый мальчик.

* * *

«Ты, как юная смоковница…»

Перевод В. Резниченко

Ты, как юная смоковница, цвела в ущелье сонном. Если мимо шел я, горы светом полнились и звоном. Я такой тебя и помню: в платье праздничном, зеленом. А сейчас ты — как смоковница, сожженная лучами. Машут мне седые ветви, высохшие от печали. Те же ветви, что когда-то зеленью меня встречали.

* * *

«Ты все дальше, все дальше…»

Перевод Б. Дубина

Ты все дальше, все дальше — словно поезд несет тебя вдаль обреченно. Словно сумрачный бот, черный. Ты все ближе, все ближе — словно поезд идет на меня неизбежно. Словно ласковый бот, нежный.

* * *

«Пусть скажет мне морская гладь…»

Перевод В. Резниченко

Пусть скажет мне морская гладь, каким я должен быть. Убивать? Любить?

* * *

«Солнце, роза и мальчик…»

Перевод В. Резниченко

Солнце, роза и мальчик родились на рассвете. Завтра родятся вновь солнце, розы и дети. Цветок увянет, и луг другие цветы заполнят. Но я не исчезну вдруг, если меня помнят. Цветок-однодневка сомкнул в своих лепестках бесконечность. Молния — цветок света. Цветок мгновения — вечность. В цветах утонул мой сын. Среди цветов я один.

* * *

«У моря с тобою хочу быть один…»

Перевод П. Грушко

У моря с тобою хочу быть один: твой шепот от моря, от гула глубин. У моря безбрежного ты мне нужна: тебя наполняет морская волна. У моря хочу напитаться тобой: твой смех набегает, как пенный прибой. У моря смотреть на тебя, говорить, насытить тебя и в себе растворить. У моря, чью горькую грустную дрожь отдать не отдашь, но и взять не возьмешь.

* * *

Говорю после смерти, на тризне…

Перевод Юнны Мориц

Говорю после смерти, на тризне. Молчишь, ты осталась жива. Лучшее в смерти и в жизни — это бедные наши слова, вслух не сказанные, завязанные безмолвий крутым узлом. Меж нами струна молчания, дрожащий, тугой излом. Двумя стальными мечами, длинными до бесконечности, отточенными в молчании, в объятьях, в тоске и вечности, наши тела отчаянно вместе взлетают ввысь, вместе падают вниз. Терзаю тебя молчанием. Пронзаешь меня молчанием, безмолвий сплошным звучанием.

* * *

«Сражающиеся с ненавистью…»

Перевод В. Резниченко

Сражающиеся с ненавистью не ради любви и нежности несчастны. Доказывающие истину оружием, а не искренностью несчастны. Несчастны —

залитые кровью, убитые — не любовью, несчастны.

ВОЙНА

Перевод Д. Самойлова

В селе нелюдимо, и поле не орано, любовь без любимых, пыль, травы и вороны. А молодость где? Погибла в беде. Леса облетели. Недвижной колодою вдова на постели. И злоба холодная. А молодость где? Погибла в беде.

ПРЕЖДЕ НЕНАВИСТИ

Перевод Юнны Мориц

Я целуюсь, как мрак со мраком. Я целуюсь, как с болью боль. Этим трагическим браком наградила меня любовь, — посмел полюбить однажды двойственный лик земли. Жажда, господи, сколько жажды, а вода шелестит вдали. Сердце мое в бокале, и я оттуда напьюсь, ни одна душа не узнает, какое оно на вкус. Накоплено столько злобы только из-за любви, что тебя приласкать не могут руки, даже мои, данные мне свыше страстью, сестрой тоски. Сегодня особенно слышно, как ломают крыла на куски железом, грызущим вены, вымазанным в крови. Судьба моя, птица, подбита безжалостно из-за любви. Из-за любви проклятой, только из-за любви. Любовь, как высок твой купол, — я вечно внизу, под ним, свеченьем твоим окутан, ничем, только им одним. Посмотри на меня, закованного, оплеванного, отверженного, на грани мрака, такого густого и неизбежного. Голод и я — два брата по духу и по крови. Решетка, стена, ограда — только из-за любви. Ласточка, солнце, лето, облако, воздух, весь, день в оперенье света — все то, что значило это прежде, — убито, вздето на крюк и зарыто здесь. Чаща, морские воды, гора, долина, пески, право духовной свободы проносятся с воплем тоски сквозь тело мое, навылет, не задерживаясь в крови, но в крылья кто кровь не выльет только из-за любви? Ибо я, окруженный адом, ожерельем стальных колец, неистребимым смрадом тюремщика, я — жилец каземата, как дух господень, весел, высок, свободен, я весел, высок, свободен — только из-за любви. Говоря иными словами, мне попросту наплевать на мир, придуманный вами: решетка, стена, кровать. Где острог для улыбки? Для голоса — где стена? Ты — вдали, как смерть, одинока, там, без меня, одна. Ощущая в руках уродство приговора меня к тюрьме, в тех руках, где свобода бьется, прижимая меня к тебе, — там, на воле, в раю, пригодном для расправы людей с людьми, ощути же меня свободным только из-за любви.

ИЗ ПОСЛЕДНИХ СТИХОТВОРЕНИЙ

ГНЕТЕТ ПОЛЯ ПРЕДЧУВСТВИЕ ДОЖДЯ

Перевод А. Гелескула

Гнетет поля предчувствие дождя. Земля, как первозданная, тиха. Мутится высь, тоскою исходя над жаждой пастуха. И лихорадит мертвых этот гнет, а дали ждут, как вырытые рвы, пока последний вздох не оборвет агонию листвы. И в час дождя, потусторонний час, сердца часов так тягостно стучат — и наши раны прячутся от глаз и вглубь кровоточат. Смолкает мир наедине с тобой, и все в дожде немеет, как во сне, и все на свете кажется мольбой о вечной тишине. То льется кровь волшебно и светло. О, навсегда от ледяных ветров забиться в дождь, под серое крыло, под мой последний кров! Последней крови капли тяжелы. В тяжелой мгле чуть теплятся сады. И не видны могилы и стволы за трауром воды.