Испанские шахматы
Шрифт:
– Ко мне приходили из милиции, - сообщила она.
– Спрашивали, где я была с девяти до половины десятого. Они ищут преступника. Я знаю, кто он! Это тот же человек, который убил Варвару.
– Надеюсь, ты не поделилась с ними своим мнением?
– осторожно спросил Жорж.
– Нет, конечно. Я же не дура!
– Помилуй, что связывает Варвару с господином Ирбелиным?
– не выдержал он.
– Наш дом, - не задумываясь, выпалила она.
– И шахматы!
– В этом я соглашусь с тобой.
– Глинский жестом профессионального фокусника
– О-ля-ля! А вот и она, прекрасная дама!
Греза вскрикнула, в ее голосе смешались ужас и восторг. Оказывается, бывает и так. Уставившись на фигурку, девушка застыла, как громом пораженная, на мгновение потеряв дар речи.
Жорж объяснил, где он нашел черную королеву.
– Кто-то должен быть третьим, - одними губами произнесла Грёза.
– И четвертым! Теперь все фигурки в сборе, как я понимаю?
– Значит, еще двоим грозит смерть.
– Где ты находилась сегодня с девяти до половины десятого вечера?
– шепотом спросил Глинский.
– У себя дома, спала, - также перешла на шепот Грёза.
– Меня разбудил шум в коридоре, стук в дверь. Почему ты спрашиваешь?
«Я должен верить ей на слово, - подумал Глинский.
– Или не верить. Выбор за мной».
– Ты могла стрелять в Ирбелина, - решил не юлить он.
– И оставить на третьем этаже ферзя. Это твоя игра в шахматы!
Она запылала от негодования.
– Выходит, ты меня считаешь убийцей?!
– А ты уверена, что не умеешь ходить во сне?
– не отступал он. Лучше выяснить все сразу и до конца. От этого зависят его дальнейшие действия.
– Сама же говорила, что шахматы имеют влияние на тебя! И что человек не в состоянии противиться их воле!
– Говорила. И сейчас готова повторить то же самое. Только не о себе. Не ты ли подбрасываешь фигурки, Жорж? Не отрицай, что ферзя принес ты! Я не могу проверить, где, когда и как ты его нашел. А вдруг это ты ходишь во сне?
– в ее голосе звенели ярость и обида.
– И черная королева изначально была у тебя?
– Значит, я сам в себя стрелял! Да? Может, я не только лунатик, но еще и братья-близнецы? Один брат выходит из автомобиля, а другой целится в него из окна третьего этажа. Отлично придумано!
– Извини, - смущенно буркнула Грёза.
– Стрелять в себя ты, разумеется, не мог.
– И на этом спасибо.
Она не сводила глаз с черного ферзя. Глинский же торопливо обдумывал, как ему быть. Простреленное плечо болело, рана, хоть и неглубокая, саднила; наложенная врачом повязка ограничивала свободу движений. Хорошо, что запасливая сиделка снабдила его обезболивающими таблетками, они наверняка пригодятся.
«Если я мыслю правильно, - подумал Жорж, - то убийца не остановится. Пути назад у него нет. Значит…»
– Это проделки шахмат, - твердила Грёза, мешая ему размышлять.
– Зря ты не принимаешь мои слова всерьез. Вот увидишь…
– Ну уж нет!
– не дал ей договорить Глинский.
– Сказки сказывать ты мастерица, а как насчет подозрений? Кто
– А как?
Глинский попытался сделать соответствующий расклад. Она слушала, с сомнением качала головой. У нее была своя версия, связанная с шахматами, или она стремилась ввести его в заблуждение. В любом случае смерть старушек не вписывалась в догадки Жоржа.
– Сиди здесь и до утра носа никуда не высовывай, - строго велел он.
– Двери никому не открывай.
– Даже тебе?
– Мне можно. Я постучу вот так: два коротких, один длинный.
– Глинский продемонстрировал условный сигнал, постучав согнутым пальцем по столу.
– Запомнила?
– Ага. Сиделка вне подозрений?
– вздохнула Грёза.
– Она тоже могла подняться на третий этаж и…
– Я знаю. Лучше вообще не подходи к дверям. Эти шахматы - такие коварные!
– не удержался он от шутки.
Грёза насупилась. Глинский поймал себя на мысли, что она вполне может быть заодно с преступником. «И все равно я… люблю ее?
– удивился он.
– Да, несмотря ни на что! Если понадобится, я встану на ее защиту и буду выгораживать ее всеми доступными методами. Однако чего он, она или они - злоумышленники - добиваются?» Так и не придя к логическому выводу, Жорж решился следовать намеченному плану.
Он принял таблетку, запил ее холодным чаем и распрощался с девушкой. Оставаться у нее не имело смысла.
В коридоре царили полумрак и тишина. Курочкины, напуганные стрельбой, загнали детей домой; сиделка, по-видимому, усердно читала молитвы или дремала; Лопаткин до сих пор не появился. Жорж выглянул через лестничное окно во двор: там было пусто, только белый «Мерседес» поблескивал молочными боками, у дороги бледно светили фонари, и дождь мягкими лапками трогал козырек над парадным, подоконники и асфальт. Капли падали все чаще, гуще. От их звона клонило в сон.
Глинский снова поднялся на второй этаж. В комнатах пустой квартиры гуляло эхо, за стеной раздавались крики болельщиков и невнятная речь спортивного комментатора: многодетное семейство созерцало футбольный или хоккейный матч. Жорж устроился у окна, чтобы иметь в поле зрения парадное. Войти, по идее, должен только Лопаткин, а выходить не будет никто.
– Посмотрим, - прошептал он, устраиваясь на сломанном стуле.
В памяти раз за разом всплывал разговор с пьяным Синицыным, несостоявшимся шахматным гением, потом мысли потекли к Ирбелину и его неуместной, стыдливой влюбленности в Грёзу. Потом Глинский задумался о себе и своих чувствах к этой диковатой, странной девушке с изломанными бровями и сладким обещанием на устах. Призрачное видение, рожденное мистической аурой Санкт-Петербурга, хранящей образы блестящих фавориток, декабристок и знаменитых светских красавиц. Девица Субботина могла бы стать любой из них, будь за окном другие времена.