Испанский капкан

Макеев Алексей Викторович

– Понимаю, – согласился Дичков. – Я готов. Надеюсь, что по возвращении в Россию я смогу рассчитывать на сочувствие правоохранительных органов? Я слышал, что человеку, занимающемуся бизнесом, сейчас это очень сложно сделать?

– Преувеличение! – небрежно сказал Гуров. – Честному человеку, занимающемуся бизнесом, это сделать совсем несложно. Ну а вашей услуги я уж точно не забуду!

– Ну и отлично! – энергично кивнул Дичков. – Хотя, по правде сказать, домой я пока не собираюсь. Но все равно подобные заверения весьма обнадеживают. Однако… – он огляделся по сторонам,

точно за цветущими кустами надеялся увидеть, что происходит в доме. – Я не ожидал, что вас будет так много и что вам потребуется конспиративная квартира. Здесь у меня совсем без удобств. А кроме того, нет практически запасов питания. Я распоряжусь, чтобы Максим – так зовут человека, который присматривает за домом, – доставил вам еды. Но на полноценный стол рассчитывать не стоит. Если бы вы предупредили заранее…

– Мы будем рады самому минимуму, – заявил Гуров. – Сейчас для нас главное, чтобы нас как можно скорее заманили в ловушку. И должен вам сказать, что мы вступим в противоборство, даже если ваш приятель начальник полиции отнесется к вашему рассказу совершенно хладнокровно. Слишком многое мы поставили на карту. Наверное, не стоило этого делать, но точка возврата уже пройдена.

– Да-да, я вас понимаю, – поспешно сказал Дичков. – К чему пустые сожаленья? Я постараюсь убедить Диаса, что для него это тоже все очень важно. Я вам сразу позвоню, как только что-то узнаю. А пока располагайтесь в доме, отдохните. Максим привезет вам еды.

Они отправились обратно. Никто больше не произнес ни слова. Чувствовалось, что хозяин в глубине души сожалеет о том, что в день первой встречи не послал своих новых знакомых подальше. Но врожденная интеллигентность, а может быть, и еще какие-то особенные соображения не позволяли ему эти сожаления озвучить. Гуров был ему все равно благодарен. «Как говорится, и на том спасибо, – подумал он с черным юмором. – В душе-то он кроет нас последними словами, и, честно говоря, есть за что. Но сосредоточиваться на этом я пока не буду. Прощения попросим после победы».

Уже перед воротами они пожали друг другу руки, и Дичков с преувеличенной бодростью сказал:

– Ну, значит, как договорились! Пока отдыхайте, а я тут распоряжусь… А как только у меня что-то для вас будет, так я сразу и позвоню, не беспокойтесь!

Гуров из вежливости сделал вид, что никакого беспокойства не испытывает. Он широко улыбался и похлопывал собеседника по плечу – Гуров видел, что так поступают шерифы в боевиках. Дичков должен был знать, что Гуров чувствует себя уверенно и ему сам черт не брат.

– Еще одна небольшая просьба, – сказал Гуров на прощание. – Нам может в любой момент понадобиться машина…

– Ясно. С этим проблем не будет, – любезно сказал Дичков. – Здесь у нас есть пикапчик. Я скажу Максиму, чтобы он передал его в ваше распоряжение после того, как привезет продукты. Машина не скоростная, не «Ягуар», – натянуто улыбнулся он. – Но ездить можно вполне.

– Да, нам именно это и нужно, – улыбнулся в ответ Гуров. – Ездить. В гонках мы участвовать не собираемся. Да и съездить придется, может быть, один раз, не больше.

Потом

Гуров уже издали наблюдал, как Дичков отдает распоряжения усатому Максиму, и гадал, принадлежит ли этот похожий на кинематографического персонажа человек к русской диаспоре или же это местный житель. Максим был удивительно похож на светлый образ положительного рабочего, который так часто мелькал в советских фильмах. Видеть подобный типаж в капиталистическом раю было немного странно.

Правда, Гурова в этой ситуации волновал только один аспект – смогут ли они общаться с Максимом на равных или опять придется мучить Портнова. Впрочем, очень скоро Гуров успокоился – разговор между Дичковым и Максимом велся на русском языке, а значит, и Гуров мог общаться с хранителем дома без посредников.

Едва разъехались Дичков и Максим, как зазвонил телефон Шрайбера, который теперь постоянно находился при Гурове. Как и предполагал Гуров, звонил Пабло. Больше просто было некому.

– Я не могу долго говорить, господин полицейский! – голос Пабло был насыщен трагическими интонациями. – Вы просто учтите такую вещь. Сеньора сегодня действительно встречается с сеньором Беккером. И это произойдет в десять часов вечера в бухте Карраско, в десяти милях от города, если ехать на северо-запад. Вы, конечно, можете их там увидеть, но учтите, что это крайне для вас опасно!

– Сеньора намерена продать Беккеру книгу? Вы сумели придумать правдоподобное объяснение?

– Конечно. Я знаю, что нужно сказать, чтобы человек тебе поверил, – горделиво и не без намека ответил Пабло.

– Сколько человек будет с Беккером? – поторопился спросить Гуров. – На чем он прибудет?

– Мне это неизвестно. Вряд ли, кроме самого господина Беккера, это может кто-то знать. Но в любом случае это очень и очень опасно!

Портье нажимал на это «опасно», видимо, полагая, что Гуров – такой человек, которого надо брать на «слабо». И Гуров охотно ему в этом подыгрывал.

– А сколько человек будет с вашей стороны? – спросил Гуров. – Ведь не вдвоем с сеньорой вы пойдете?

– О, с нашей стороны практически никого не будет. В таких делах ни к чему чужие глаза и уши. Сеньора целиком полагается на свои отношения с Беккером. Они умеют находить общий язык. Хотя лично я на месте сеньоры несколько бы поостерегся. С Беккером никогда нельзя быть ни в чем уверенным.

– Вы – благоразумный человек! – похвалил его Гуров. – И вы-то умеете сделать правильный выбор. Уж в этом я убедился.

В его голосе звучал замаскированный сарказм, но, видимо, очень хорошо замаскированный, потому что Пабло никак на него не отреагировал. Он еще раз заботливо предупредил Гурова об опасности и отключился. Гуров сразу же вышел на связь с Петлюгиным по тому номеру, что передал ему Дичков.

Петлюгин был зол как тигр, и первые слова, которые он выкрикнул в трубку, услышав голос Гурова, были просто ругательствами. Потом он еще раз пообещал написать рапорт, после которого Гурова вместе с Крячко должны были стереть с лица земли. Гуров выслушал все это вежливо и терпеливо, а потом заметил: