Испепеляющий ад
Шрифт:
Мануков прервал его:
— Вы, по-моему, собирались уйти.
Михаил Михайлович сделал вид, что в ужасе шарахнулся от Манукова:
— Выпроваживаете? Надеюсь, еще не в лучший мир… Вы-то свои тайные переговоры с вашим верным компаньоном завершили?
— Простите, — вмешался Шорохов. — Я тут больше не нн? Тогда я вас покину.
— Я тоже, — добавил Моллер.
— Уходите, уходите, любимейшие, — Михаил Михайлович говорил с нервным смехом и жестикулируя. — Мне-то еще рановато. Две-три особенно сладостные минуты.
Они отдалились от крыльца мануковского дома шагов на двадцать. Моллер неожиданно сказал:
— Леонтий Артамонович! Мне очень тревожно.
— Я вас понимаю, — согласился Шорохов. — Но эти господа давно знакомы. Немалым обязаны друг другу.
— И вот что еще: шарф! Он остался на каминной доске.
— Давайте вернемся.
— Нет-нет. Я один. Из-за моей оплошности стоит ли вам беспокоиться? Идите, я вас догоню.
Моллер так поспешно повернул назад, что у Шорохова не осталось сомнений: хочет вернуться к Манукову без него. Шарф — заранее подготовленный повод. "Какая же у тебя жизнь?" — подумал он.
Завтра, еще до того, как идти за пакетом, надо побывать у Васильева. Есть две возможности. Одна: с этими документами, видимо очень важными, исчезнуть. Вторая: выехать с ними в Новороссийск. Там, пока придется ждать Манукова, снять копию. Выгоды первой возможности: Агентурная разведка получит подлинники документов. Выгоды второй: он по-прежнему останется сотрудником миссии, не прервет своих отношений с Мануковым. Как сделать лучше, это обсудить с Васильевым. Важно, что теперь есть хоть какие-то деньги.
Так раздумывая, он с четверть часа простоял, ожидая. Ночная стужа становилась все злей, дул ветер. Благодаря шубе Шорохов не мерз, но стоять дальше смысла не было. Тоже вернуться к Манукову? Но ясно же: собрались они там теперь только втроем, его, не очень-то и таясь, выставили. Самое правильное — идти домой, лечь спать.
У Закордонного был гость. Подъесаул. Солидной комплекции, бородатый. Назвался Григорием Матвиенко, в каком полку служит, не сказал. Он и Закордонный были пьяны. За столом с ними, тоже пьяный, сидел Скрибный. Разговор у них шел путанный, но все больше о «самостийности» Кубани и еще о том, что кубанское казачество головы свои за Деникина и начальника его штаба Романовского на плаху класть не желает.
Шорохов вслушивался в эти речи отрывочно. Ждал: скорей бы угомонились. Наконец Закордонный свалился на свою кровать. Скрибный ушел к канареечным клеткам. Матвиенко продолжал сидеть за столом, качался, клевал носом. Вдруг вполне по-трезвому проговорил:
— Леонтий Артамонович, я вот что должен сказать. Наш полк готов перейти на сторону красных. Нужен совет, как это сделать. На фронте — там просто. Мы в тылу стоим.
"И с таким вопросом ты ко мне лезешь? — ужаснулся Шорохов. — Или
Он глянул на Закордонного: спит. Спросил:
— Я тут причем?
— Не верите, — подытожил Матвиенко.
— Верю — не верю, это не разговор.
— Вы подумайте, — Матвиенко встал из-за стола. — Завтра под вечер приду за ответом. За советом, вернее.
Он тут же ушел.
"Милое дело, — думал Шорохов. — Еще и такой хворобы недоставало. Не провокация ли? Вот в чем вопрос. Откуда узнали? Влипнешь в два счета".
С этой мыслью он и заснул.
Разбудил его Закордонный:
— Вставайте! Сколько можно? Ваш компаньон тяжело ранен.
— Кто? Какой?
— Американец, к которому вы вчера ходили.
— Вы что? Когда? Кто?
— Кто! Когда! Он ваш компаньон. Должны знать.
— Откуда! Я всю ночь спал.
— И проспали.
— Но кто?
Закордонный ответил не сразу. Ерошил седую шевелюру, беззвучно шевелил губами. Наконец произнес сквозь зубы:
— Говорят, что наш Моллер.
— Не может быть!
— Быть может все.
— Где он сейчас?
— В военной тюрьме.
— Иван Сергеевич, вы не ошибаетесь? Откуда вам это известно?
— На кудыкину гору ходил, — ответил Закордонный.
Дежурный офицер военной тюрьмы — худой, лысый, в помятом мундире, с заспанной физиономией — сперва ничего не желал понять, переспрашивал:
— Моллер? Такой фамилии нет. Может Миллер? Муллер?
— Моллер.
— Не знаю и не знал.
— Как можете не знать? Его привезли прошлой ночью.
— Когда же?
— Точный час мне неизвестен.
— Неизвестен, а пришли.
— Но у вас ведется запись, поступивших в тюрьму?
Дежурный офицер пододвинул к Шорохову лежавшую на столе раскрытую конторскую книгу. На самом верху ее страницы писарским почерком было выведено: "Моллер, Генрих Иоганнович".
Шорохов ткнул пальцем в эту строку:
— Вот, пожалуйста.
— Чего еще вы желаете?
— Потребовать освобождения. Господин Моллер арестован без оснований.
— Но вам-то известно, в какой камере он содержится? — офицер повысил голос. — Так, вот, извольте: суд над ним был.
— И что за приговор?
Офицер молчал, скалясь в хмельной улыбке. Что он пьян, из-за сумрака в кабинете, Шорохов понял только теперь. Он достал из бокового кармана пиджака одну из тех бумажек, что ему вчера дал Мануков, положил на стол. Спросил:
— Я мог бы поговорить с вами об этом деле подробней?
Дежурный офицер конторской книгой накрыл деньги, проговорил:
— Я ничего не решаю.
— А кто решает?
— Полковник Шильников. Будет часа через два, — помолчав дежурный офицер добавил. — Суд наш сами знаете: сто рублей за шкуру — и на вешелку.