Испепеляющий ад
Шрифт:
В таможенной конторе Моллера-старшего он обнаружил без чьей-либо помощи. Над одним из канцелярских столов возвышался длинный, узкогрудый, усатый, схожий всеми чертами лица с Генрихом Моллером человек.
— Здравствуйте, — смело обратился к нему Шорохов. — Я друг вашего брата.
— Наконец-то! — вскрикнул Моллер-старший и откинулся, хватая ртом воздух. — Хоть какая-то весточка. Мама каждый день спрашивает: "Что там поделывает крошка Генрих?"
— Не крошка, а коломенская верста, — сказал Шорохов.
— Да, — радостно подхватил Моллер-старший. —
Шорохов не ответил. Моллер-старший восторженно продолжал:
— Но где вы с ним познакомились? Да что я! Где он теперь?
— Познакомились мы в Батайске.
— Но это совсем близко! И не может заехать? Хотя бы прислать письмо. Мне, в конце концов, что! Я сам не люблю писать письма. Наверно потому, что каждый день много пишу на службе. Но — мама!.. Младший сын. Весь свет в окошке. Он и в самом деле очень приятный, порядочный человек. Но знаете ли, он еще и прекрасный пианист. Он вам говорил? Возможно, даже играл.
— Нет.
— Поскромничал. Или не было случая. Сумасшедшая жизнь, понимаю. Но — редчайшая музыкальная память. Превосходный импровизатор. Отсюда поразительная особенность. Выучить любой иностранный язык ему ничего не стоит. Да-да! Лишь какое-то время послушать, как на нем говорят. Вы сказали: «Батайск». Батайск сейчас в руках у красных.
— Последний раз я видел Генриха Иоганновича месяца полтора назад в Екатеринодаре, — Шорохов понимал, что правды о Моллере сказать этому человеку не сможет. — Знаю, что он не так давно побывал в Лондоне, Париже, Архангельске, в Омске у адмирала Колчака, на корабле плыл мимо Индии. Словом, объехал весь свет. Да и сейчас, наверно, опять куда-то отбыл. Военная служба! Прикажут — делаешь.
— Боже мой! — Моллер-старший сиял. — Какая это нам радость. Скажу по секрету: я его похоронил. С мамой не делился, но сам каждую минуту от этого мучился. Теперь зато, значит, он будет жить долго. Если вы его снова увидите, передайте: мы бесконечно за него счастливы, как самого светлого часа ждем, когда он приедет. Сами-то вы из Ростова?
— Из Новочеркасска.
— О! У нас здесь сейчас много господ из этого города. Генерал Калиновский, атаман Богаевский. Впрочем, он отбыл на лечение за границу. А генерала Калиновского, надеюсь, вы помните. Бывший начальник штаба корпуса генерала Мамонтова. Был с ним в походе по красному тылу. Тогда он, правда, имел чин полковника. А вы по какой части служили в Новочеркасске?
— Собственное дело. Был связан с Управлением снабжений. Вел для него заготовки.
— Тогда вы и господина Ликашина знаете. Трофима Тимофеевича, надворного советника. Мы каждый день вместе ужинаем в «Норд-Осте». Собирается весь деловой мир. Желаете, можете сегодня к нам присоединиться.
Шорохов оторопело смотрел на Моллера-старшего. Одни и те же люди — в Таганроге, Новчеркасске, Новороссийске. Чем ему это грозит?
— Трофима Тимофеевича я знаю, — с осторожностью проговорил он. — В Новочеркасске не раз бывал у него.
— Обаятельный человек. Сейчас многие уезжают за границу.
— Да, — с той же осторожностью подтвердил Шорохов. — Дa.
— У меня просьба, — сказал Моллер-старший. — Не откажите побывать у нас дома. Для мамы. Такая радость! Отсюда всего три квартала. Можно пройти прямо сейчас.
— Я… Я с благодарностью… Я… Но я только вчера прибыл, — Шорохов тщательно подбирал слова. — Рвусь на части. Если удастся, завтра-послезавтра зайду. Не обессудьте…
"Обманывать хороших людей, — думал он идя по набережной. — Тяжело… Если, конечно, — такая мысль вновь пришла к нему. — Если, конечно, эти господа меня не морочат. Верить или не верить? Так на каждом шагу. Вот в чем весь ужас…"
Постовский отыскался до удивления просто. Пара сотен одному, другому швейцару… В четвертой по счету гостинице — «Россия» — Шорохов узнал: генерал занимает здесь восемнадцатый номер. В данный момент их превосходительство куда-то отбыли. Адъютантов и денщиков его сейчас тоже нет. Спросил:
— Не знаешь, генерал в ближайшие дни не отплывает?
— Господ не поймешь, — ответил швейцар. — Но чемоданов они, как въехали, так и не раскрывали…
Затем был долгий вечер, долгая ночь в прекрасном каменном доме, в покоях со сводчатыми потолками, с мебелью из почерневшего от времени дуба.
Утро Шорохов начал с посещения гостиницы. У входа в генеральский номер его остановил казачий офицер:
— С кем имею честь?
— Леонтий Артамонович Шорохов. Заготовитель Управления снабжений Донской армии.
— Что еще я могу доложить генералу?
— Поручение от господина Манукова.
Офицер скрылся за дверью, ведущей в номер. Ждали. Не иначе.
Минуты через три он возвратился, пригласил следовать за собой.
В комнате, из-за плотных штор, царил полумрак. Генерал сидел у стола, боком к входу. Шорохова он встретил словами:
— Ну что же вы? Сколько можно!
Жестом он указал на стул шагах в пяти от себя. Прежде чем сесть, Шорохов оглянулся: офицер стоит за спинкой стула. Сказал:
— Господин Мануков тяжело ранен. Сейчас он тоже в Новороссийске, в лазарете.
— Мог известить. Я бы послал адъютанта. Наконец, сам посетил бы его.
— Ранение в голову. Николай Николаевич почти все время без памяти.
— Жаль. И весьма. Но в чем именно его поручение?
— Среди бумаг, которые вам оставил Константин Константинович…
Постовский прервал Шорохова:
— Не трудитесь продолжать.
Он махнул рукой. Казачий офицер вышел из комнаты. Постовский проговорил: