Исполнение желаний
Шрифт:
Кот врезается в группу бичей. Слышен свисток милиционера. Все разбегаются, остается женщина. Около нее лежит пустая бутылка, красное дешевое вино раз мазано по лицу, изо рта течет желтая струйка, глаза полузакрыты.
Дымят гигантские трубы.
Едет чудовищная, нелепая машина. Она глотает зеленые деревья, выплевывает спички. По тайге за ней тянется широкая просека - шрам. Бьет выброшенная на песок рыба, немо открывая рот.
По школьной тетрадке идет нарисованный лев. В него стреляют карандашные человечки из пулеметов.
Очень старый человек сколачивает
В большой башне сидит человек. Он красив. Ночами не спит, ходит по тесной каменной камере. Глаза полны страдания. “Десять лет, - кричит он в гулкую тес ноту башни.
– Боже, десять лет!” В ярости колотит кулаком по стене. Стена недвижима. Круглый музыкант играет на трубе. Напротив останавливается мальчишка, сосет лимон. Труба захлебывается, музыка прекращается.
Маленькая девочка кормит несуществующей грудью куклу.
Голубоглазый мальчишка снимает с кота банку. Кот не сопротивляется. Мальчик раскидывает руки, жужжит. В небе расплываются колоссальные буквы:
“ Все здоровы: вы, мы, ты, Если руки вы-мы-ты”.
В темнице человек колотит кулаками по каменным стенам. Стены трясутся, рушатся. Человек бежит по зеленому лугу, За лугом что-то грохочет, появляется силуэт машины, изготавливающей спички.
“Если кто-то совершил плохой поступок, лучше его простить. Если он совершил проступок потому, что не знал, теперь он уже знает. Если он совершил проступок нечаянно, он станет осмотрительней. Если он совершил проступок потому, что ему трудно привыкнуть поступать по-другому, он постарается привыкнуть. Если он совершил проступок потому, что его уговорили ребята, он больше не станет их слушать.
Если кто-нибудь совершил плохой поступок, лучше всего его простить, в надежде, что он исправится”. (Кодекс детского товарищеского суда Дома сирот Яноша Корчака).
Девочка пускает с балкона мыльные пузыри. С другого балкона девочка пускает бумажную птичку. Птичка парит в воздухе, медленно летит к земле. Тощая дворничиха машет ей кулаком.
Какой-то человек достраивает дом. Дом добротный, каменный. Человек поднимает голову - это заключенный из башни.
На черный бархат падают снежинки. Через лупу они хорошо видны на черном. Все разные.
Голубоглазый мальчик строит самолет. Самолет больше похож на стрекозу. У него четыре крыла - спереди и сзади, крылья прозрачные. Из дома выбегает девочка, которая пускала бумажную птичку. Она останавливается, зачарованная.
По ветру летит большой мыльный пузырь. Солнце играет на его синеватых боках.
Человек из башни достроил дом, обвел его высоким забором, забор обтянул колючей проволокой, во двор выпустил волкодава.
Волкодав бегает по двору, человек выглядывает в окошко.
Мальчик с девочкой испытывают самолет. Самолет шевелит крыльями, как живой, вот-вот взлетит.
По пыльной улице идет оборванная бичиха. Она собирает пустые бутылки, заглядывает в урны, подворотни.
С тихим шорохом взлетает самолет-стрекоза. На нем мальчик с девочкой. Дворничиха внизу машет кулаком,
Летит стрекоза с детьми, на лету касается мыльного пузыря, тот лопается со страшным грохотом. Обрывки пленки падают, утолщаясь,
на Землю,
на спичечную машину,
на развалины башни,
на дом с забором,
на магазин,
на толстую женщину с кошелкой,
на старика с портфелем,
на консервную банку...
В огромной пустой комнате играет мальчик. Он бросает в глобус хлебные шарики. Глобус растет, превращается в Земной шар. Вспыхивают взрывы.
Шap приближается, видны контуры материков. Над ними маленькая радужная точка. Это дети на стрекозе-самолете. Рядом летит голубой звездолет. Далеко внизу ветер разносит по небу клочья дымовой рекламы.
Кое-кто, разбирая эти мои обрывки памяти, подумает, что не мог человек быть одновременно аферистом, журналистом, зоологом и поэтом. Ну, насчет поэзии я не заблуждаюсь, в состоянии отличить свои (пусть, порой, удачные) рифмы от поэзии истиной. Журналистом я был не плохим, что, кстати, помогло мне стать и не слишком плохим мошенником. Любовь к животным - черта присущая, даже, Гитлеру. Он, между прочим, разбирался в собаках профессионально. До сих пор с удовольствием вспоминаю его записи о собаках: поэтическая, вдумчивая трактовка поведения животных. Все остальное (алкоголизм, половые извращения, сентиментальность, соседствующая с полным пренебрежением к интересам окружающих, двуличность, мизантропия, перемежающаяся вспышками филантропизма) — все это симптоматика несостоявшегося человека, хитрая адаптация балованного ребенка, которого жизнь не может научить серьезности, инфантилизм души и мозга).
...В газету “Охотско-Звенская правда” я попал от крайкома КПСС.
В то время я был студентом-заочником третьего курса факультета журналистики, имел два года практики литрабом отдела писем в молодежной газете и пять лет внештатного сотрудничества в ряде газет, не выше областной. Должность ответсека - второго человека после редактора - мне импонировала. Забавен был и поселок, самозванно именующий себя городом Охотском. Люди тут жили рыбой, все остальное было сопутствующим. Бытовало даже выражение:
“Охотск стоит на хвосте у селедки”. Охотск стоял на узкой косе гравия, врезавшейся в Охотское море. Это был безжизненный уголок, но люди, которым некуда деваться, способны обжить и горный утес. Рыли, например, в гравии лунку, клали туда свежую селедку и картофелину. И вырастал куст, с корней которого можно было собрать десяток мелких клубней. Охотск имел двухэтажную гостиницу, больше напоминавшую общежитие без удобств, ресторан, который днем был обычной столовой, а вечером - плохим кафе и оживлялся по ресторанному только с появлением рыбаков после рейса, завод, производящий дешевое вино “ Волжское”, которое брало не столько крепостью, сколько вредными фракциями, милицию, КГБ, райком партии и, конечно, редакцию.