Исполнитель
Шрифт:
— Да вроде не жаловался он на поясницу-то. Вот с гузном нелады у него, это да. К тому же не Федот он вроде как, а Фёдор, да не Евграфыч, а Евстигнеич.
Хозяйка окончательно смутилась.
— Ну, давай ино коня-то твоего напоим-накормим, Первей… прости, как по-батюшке-то, не упомнила…
— Северинович, — вновь улыбнулся рыцарь.
— То-то я и вижу — из коренных русичей ты ликом, даром что платье немецкое.
Хлопнула калитка, и во двор не вошла даже, а влетела босоногая девушка с пустой корзинкой.
— Ой, бабуля,
— Здравствуй, Мария, — улыбнулся ей рыцарь.
— Как знаешь её, батюшка? — удивилась старушка.
— Так Клавдия ваша и упоминала, — теперь Первей улыбался совершенно бесхитростно.
Мария, смутившись окончательно, проскользнула в хату. Рыцарь проводил её взглядом. Ну вот и первое действующее лицо в деле, ради которого он прибыл в сей город. Ниточка от клубка… А впрочем, обо всех этих тонкостях пусть думает Голос. Он всего лишь Исполнитель.
— … Это ж надо, чего на белом свете делается, тц-тц-тц!
Солнце било в единственное оконце о девяти стёклышках, судя по виду и размеру, бывших некогда частями довольно крупной посудины. Бабушка Аграфена, Мария и Первей сидели за чисто выскобленным столом, уставленным глиняной и деревянной посудой с немудрёным угощением, причём рыцарь, как и положено вежливому гостю, развлекал хозяек разнообразными новостями из внешнего мира. Бабушка ахала, внучка блестела глазами — вот, оказывается, сколько всякого интересного происходит среди людей…
Стукнула калитка, грузные, уверенные шаги протопали по двору. Собаку бабушка и внучка не могли себе позволить ввиду крайней бедности — самим бы с голоду не помереть… Ага, похоже, тот самый гость пожаловал… Давно пора!
Четверо мужиков ввалились в хату, не снимая шапок.
— Здорово, бабка Аграфена! — зычно произнёс тот, который впереди, самый представительный, перепоясанный шёлковым кушаком. Бабушка и внучка разом сникли.
— Здравствуй, батюшка Еремей Глебыч… — старушка старалась, чтобы голос не дрожал, но получалось у неё плохо.
— Догадываешься, за каким делом пожаловал? — толстяк оглядел горницу и важно, без приглашения сел на лавку. — Должок за тобой, бабка, и за Марией тоже. Все сроки вышли.
— Нет у нас сейчас, Еремей Глебыч…
— Ну, на нет и суд есть, — переиначил поговорку толстяк. Повозившись, достал из-за пазухи свиток плотной бумаги, развернул. — Читай, коли грамотная.
Аграфена Лукинична дальнозорко всматривалась в грамоту, шевеля губами. Внезапно ойкнула и побледнела, как полотно.
— Кабальная запись… да что же это… ведь не было такого уговора, Еремей Глебыч!
— Раз бумага есть, то и уговор тож. Твоя закорючка внизу стоит?
— Не было такого! Ты сам туда вписал опосля!
— А ты докажь! — возвысил голос Еремей. — У меня эвон, послухи есть! [1] Так что собирай свою девку,
— Лукинична, — негромко подсказал Первей, чуть улыбаясь.
— А это кто ещё? — воззрился на него ростовщик, будто только заметил. Рыцарь вздохнул, медленно встал, взял с лавки меч в ножнах, привычно перекинул за спину.
1
«Послух» — др. рус. «свидетель» Прим. авт.
— Думаю, мы сейчас всё это дело уладим. Ведь так, Еремей Глебыч?
Взгляды встретились, и Первей привычно вошёл в разум ростовщика.
— Не слышу ответа!
— Да… — твёрдым, вполне даже естественным голосом ответил Еремей.
— Ну вот… Однако, думаю, уладим мы всё это не здесь. Айда к тебе на двор, Еремей Глебыч, там и рассчитаемся. Аграфена Лукинична, зови-ка соседей — эти послухи от Еремея Глебыча, у тебя же свои должны быть, для надёжности.
— А Мария? — хлопая глазами, ошарашено спросила бабуля. — Она как же?
— Ну и Марию с собой возьми, — чуть улыбнулся рыцарь. — В таком деле каждая пара глаз не лишняя. Всё должно быть честно.
— … Вот это долг, это рост на него, а это вот пеня. Считай, Еремей Глебыч.
Ростовщик принялся считать, зрители же, довольно многочисленные, затаив дыхание следили за процессом. Что ни говори, а созерцание достаточно крупной суммы всегда занятие волнительное, будоражащее кровь и воображение. Впрочем, изначальная сумма долга бабки Аграфены была невелика, однако не шла ни в какое сравнение с суммой начисленных процентов и особенно пени за просрочку уплаты долга.
— Всё так? — чуть улыбаясь, спросил рыцарь.
— Всё так, — твёрдым, ровным голосом подтвердил Еремей. Чуть более ровным и твёрдым, нежели обычно… а впрочем, вряд ли кто-то заметит.
— Неси свои грамоты. Да все неси, какие есть, чтобы без утайки! — потребовал рыцарь, по-прежнему чуть улыбаясь.
— Хорошо, — по-прежнему ровно ответил ростовщик, поднимаясь.
Грамот оказалось много.
— Так, это не наше и это не наше… — рыцарь бегло просматривал документы. — А вот это наше! Ну а теперь составим документ об уплате долга.
Когда все формальности были соблюдены, рыцарь протянул старухе два свитка.
— Вот эту бумагу храни, Аграфена Лукинична. А вот эту в печку. Не перепутай!
— Храни тебя Бог… — бабуля смотрела на него ясно и прямо, и Первей подумал мимолётно — верно, в пору молодости от парней отбоя не было у Аграфены свет Лукинишны… — Храни тебя Бог… — и вдруг бабушка беззвучно заплакала.
— Ну, айда домой, хозяюшки! — поднялся рыцарь. — И тебе крепкого здоровья, Еремей Глебыч. Прощай!
— Прощай… — в тон откликнулся ростовщик, как эхо.