Испорти меня
Шрифт:
Его рот касается края моего уха, а грудь прижимается к моей спине. Его тело загораживает свет в коридоре, отбрасывая на меня тень.
— Разве ты не хочешь узнать, в чем заключается мой вызов? — дразнит он.
Я зажмуриваю глаза, пытаясь устоять на ногах.
Разве это уже не вызов? Стоять здесь, в этом коридоре, тесно прижавшись друг к другу? Не дать правде выскользнуть наружу, похоронить свои истинные желания — все это вызов.
— Мэдисон...
Всегда ли он казался таким пугающим или сейчас, когда мое сердце спотыкается, а рука дрожит, все еще хуже? Мы
Мы в оживленной закусочной. Этот туалет, вероятно, не пуст. Через секунду кто-то попытается повернуть ручку и выйти, но он не сможет этого сделать, потому что мы закрываем его снаружи.
— Бен, — шепчу я. — Мой папа найдет нас.
— Ему не обязательно знать.
Его голос низкий и угрожающий. Бен играет злодея, каким я его и представляю. Слова Илая проникают в мое сознание: Он хочет тебя — сильно.
— Ты пробовала молочный коктейль?
Я слышу веселье в его тоне и зажмуриваю глаза.
— Это было безрассудно. Из-за тебя я чуть не попалась.
— И все же ты здесь.
Голоса разносятся по коридору. Разговоры, кажется, приближаются к нам. Это мой отец? Он все еще за нашим столом?
Свободная рука Бена сжимает мое плечо, и он надавливает на него настолько сильно, что я вынуждена повернуться и посмотреть на него. Когда его взгляд ловит мое выражение лица, его брови нахмуриваются в разочаровании. Бен выглядит разрушительно красивым... красивым и безумным.
— Тебе страшно? — спрашивает он, отстраняясь от меня.
Наши вгляды встречаются, и мое сердце колотится.
— В ужасе, — говорю я, мой голос едва превышает шепот.
Затем отворачиваюсь, смущенная своей откровенностью.
Бен подходит ближе, и наши бедра соприкасаются. От этого контакта у меня перехватывает дыхание, и ему, видимо, это тоже нравится, потому что он тянется к моей талии и притягивает меня ближе.
— Волнуешься, что твой отец застанет тебя здесь со мной?
Это ничто по сравнению с моими настоящими страхами: ощущение падения, которое я испытала, когда Бен вошел в закусочную, мое волнение каждый раз, когда его имя появляется в моем телефоне, легкое подшучивание, взаимные уступки. Мы что-то строим. Разве он не чувствует этого? Вот почему он наклоняется ближе? Его грудь касается моей...
— Милая? — Голос разносится по коридору, и я пытаюсь отпрянуть от Бена, но он не дает мне этого сделать. Это наша официантка несет две тарелки с едой: мой салат и гамбургер моего отца. Если ей и кажется странным, что мы с Беном прижались к двери ванной, деля интимный момент, то не подает виду. Она просто наклоняет голову назад к нашей кабинке со знающим взглядом в глазах. — Еда готова.
Она исчезает, а Бен, наконец, отступает назад. Я пользуюсь этим преимуществом, бегу по коридору так быстро, как только могут ноги, и меня даже не задевает, когда Бен выходит через несколько минут после меня и не смотрит в мою сторону. Он бросает на стол немного денег, натягивает куртку, а затем они с Энди выходят на улицу.
Мой отец наконец-то замечает его, когда они проходят мимо нас по тротуару.
Его глаза сужаются, но он не говорит
***
Той ночью я лежу в постели и смотрю на свой телефон, анализируя последнее сообщение, которое прислал Бен. У меня для тебя вызов.
Я так и не написала ему ответ — даже после того, как мы с отцом закончили есть и вышли из закусочной, — и я слишком труслива, чтобы написать ему ответ сейчас. Я просто спрошу его об этом утром, когда мы придем в библиотеку на рассказ.
Тогда я буду главной, буду решать все вопросы. бен не будет загонять меня в коридоры и заставлять потеть.
На самом деле, на следующее утро я снова бодра, как никогда, уверена, что смогу справиться со своей всепоглощающей влюбленностью в Бена Розенберга и дожить до того, чтобы рассказать эту историю. Я веду себя так, будто вчерашнего дня не было, будто мы почти не поцеловались в коридоре закусочной, и мои чувства не грозят закипеть. Я делаю это уже несколько недель, притворяясь незаинтересованной. Сегодня все должно быть по-другому, за исключением того, что Бен не получил памятку. Он не хочет подыгрывать.
Он входит с таким видом, будто только что выиграл гонку и делает круг почета. На нем куртка и черная рубашка, и я решаю, что этот цвет должен быть удален из его гардероба, потому что я просто не могу этого вынести. Однако ему, должно быть, нравится, как я его разглядываю, потому что он явно злорадствует, передавая мне неожиданный латте.
— Я попросил их добавить немного фундука. Ты ведь так любишь, да?
— О. — Я опускаю взгляд на кружку, немного шокированная. — Да, спасибо.
— Без проблем. Как прошел остаток ужина?
Я прочищаю горло.
— Нормально. Лучше, чем хорошо, на самом деле. Я съела весь свой салат.
Поднимаю взгляд и успеваю уловить его очень тонкую ухмылку.
— Как хорошая маленькая девочка.
Мой желудок завязывается в узел — двойной узел.
— Ты думаешь, что вчера ты меня действительно раскусил, да? То шоу в коридоре? Очень смелое. Если бы мой отец нашел нас, ты бы сейчас был под землей.
Он пожимает плечами, не беспокоясь.
— Возможно, но оно того стоило. Ты бы видела себя. Ты действительно думала, что я воспользуюсь тобой прямо там, посреди закусочной.
Мои глаза расширяются. Мои щеки горят.
— Что?! Нет, не думала!
Он усмехается.
— Да ладно, Мэдисон. Это все было очень весело — часть твоего плана, помнишь?
Конечно. Все это часть моего плана.
Еще раз, каков мой план?
— Значит, даже если бы официантка не помешала, ничего бы не случилось?
— За кого ты меня принимаешь?
Опасно заманчивый.
Бен улыбается, и ах, да. Он точно знает, что я чувствую. Я уверена в этом.
Он меня не одурачит.