Исповедь королевы
Шрифт:
Я уверена, он был искренним, когда положил руку на сердце и заявил, что в будущем его самым большим желанием будет служить мне. С этого момента я могла рассчитывать на него как на своего сторонника.
Я сказала ему, что он вселяет в меня новые надежды, а он ответил, что скоро все унижения, которые мне пришлось пережить, останутся позади.
В этом человеке было такое чувство власти, что я не могла, не верить ему.
Я оставила его с ощущением, что эта беседа принесет заметный успех. Аксель был доволен, как и Мерси. Я считала, что от нас сейчас требуется только ждать, когда Мирабо начнет действовать.
Когда
Наступила осень, и мы должны были вернуться из Сен-Клу в Тюильри. С чувством глубокого уныния мы возвратились в наш сырой мрачный дом.
Тетушки выглядели несчастными. Они едва ли понимали, что происходит, ненавидели толпы народа, всегда наблюдающие за нами без проявления какого-либо уважения, испытывали отвращение к стражникам, постоянно шпионившими за нами. Они постоянно были в слезах, их здоровье ухудшалось. Более, чем когда-либо, они завидовали бедной Софи. Аделаида заявила, что всем, кто умер до того, как произошли эти ужасные события, можно позавидовать.
Мирабо поддерживал с нами связь, и король принял его. Я заметила, что, если будет выработан какой-либо план, связанный с нашим выездом из Парижа, необходимо будет предусмотреть безопасный вариант для тетушек. Людовик соглашался с нами, но, как обычно, ничего не предпринимал, поэтому я советовалась с Акселем, который заявил, что мы должны организовать для них побег. Они должны будут пересечь границу и, возможно, направиться в Неаполь, где моя сестра, без сомнения, примет их.
Никогда не забуду тот день, когда они уехали. Они были беспомощными, как двое маленьких покинутых детей. Они нежно обняли меня, и Аделаида вскрикнула, что она хочет, чтобы я поехала с ними — я, дорогой Луи и дорогие детки. Я сказала, что мы не можем, она молча посмотрела на меня, и я поняла, что она просит прощения за все неприятности, доставленные мне ею в прошлом. Я хотела, чтобы она поняла, что я не держу на нее зла. В прошлом я была слишком беспечной, чтобы обращать на них внимание, теперь я поняла, что в мире у меня так много объектов для ненависти, что помнить это просто не стоит.
Я поцеловала их и сказала, сама тому не веря, что скоро, возможно, мы будем вместе. Они вышли во двор, где их ожидали кареты. Я страшно перепугалась, когда увидела, как собралась толпа и попыталась воспрепятствовать их отъезду. Я услышала, как кто-то закричал:
— Должны ли мы их пропустить?
Я ждала ответа, и сердце мое учащенно билось. Последовала пауза, но, когда кучеры стегнули лошадей и кареты тронулись, никто не пытался их преследовать. Это ведь только старые, выжившие из ума дамы.
Я стояла у окна, смотря и ничего не видя. Они уехали… Еще один этап окончен.
Прошло много времени, прежде чем я услышала о них. На пути их карету останавливали, безобразные лица заглядывали в нее. Поскольку в них не заподозрили переодетую королеву, им разрешали следовать дальше, и в конце концов они достигли Неаполя, где моя сестра приняла их.
Я узнала, что они отзывались обо мне с глубоким благоговением. Да, они действительно искренне приносили извинения.
Герцог Орлеанский вернулся в Париж. Почему он должен был оставаться вдали от Франции? Потому что
Она поселилась на Вандомской площади и посвятила свое время писанию романов, в которых я всегда была главным действующим лицом. Она описала свой последний вариант скандала с бриллиантовым колье. Ее» труды» восторженно принимались, так как они преследовали своей целью оскорбить меня.
Тем временем Мирабо вкладывал всю свою энергию в восстановление монархии. Я сейчас верю, что он мог бы сделать это. Он работал с Национальным собранием и с королем, и теперь мы были ближе к примирению, чем когда-либо. Мирабо мог бы спасти нас. Теперь я это понимаю.
Он не был таким уж альтруистом. Он хотел власти для себя, а также и богатства. Его долги были громадны. Король должен был представить миллион ливров, которые перейдут к Мирабо, когда он положит конец революции, а король снова прочно займет трон. Его, Мирабо, долги будут, естественно, оплачены, и он заслужит вечную благодарность короля.
Своим прекрасно поставленным голосом и красноречием он сможет повлиять на собрание. Марат, Робеспьер и Дантон были настороже. Как и герцог Орлеанский. Им, вероятно, казалось, что Мирабо намеревается разрушить все, за что они боролись.
Он» горячо говорил королю:
— Против нас выступают четыре врага: налоги, банкротства, армия и зима. Мы сможем бороться с этими врагами, управляя ими. Гражданской войны может и не быть, но ее можно использовать как средство для достижения цели.
Людовик пришел в ужас.
— Гражданская война? Я никогда не соглашусь на это.
— Закон и порядок будут лишь средством борьбы с толпой. А разве Ваше величество сомневается, что победит?
Король посмотрел на меня.
— Король никогда не согласится на гражданскую войну, — сказала я ему. Мирабо рассердился.
— О, отличный, но слабый король! — громогласно заявил он. — О, самая несчастная из королев! Ваши колебания завели вас в страшную бездну. Если вы отвергнете мой совет или если я потерплю неудачу, то погребальное покрывало опустится на все это государство. Но, если мне удастся избежать общего крушения, я с гордостью скажу себе: «Я подвергался опасности в надежде спасти их, но они не пожелали, чтобы их спасали».
С этими словами он оставил нас. Как прав он был! Как глупы мы были. Но король только повторял:
— Я никогда не соглашусь на гражданскую войну.
Я тоже боялась ее — слишком боялась, чтобы попытаться убедить его, что, без сомнения, мне удалось бы.
Мирабо был не такой человек, чтобы успокоиться из-за того, что его первый план отвергнут. Он знал о сильной привязанности Акселя ко мне, и они вместе обсуждали, как вывезти нас из Парижа. Мирабо считал, что есть хороший план, и предложил, чтобы Аксель немедленно отправился в Мец, в сторону границы, где находился маркиз де Буйе с верными войсками. Аксель должен был выяснить там обстановку, объяснить Буйе их план и сразу же вернуться в Париж, чтобы приступить к приготовлениям.