Исповедь маленькой души
Шрифт:
Лестничный пролёт украшала прекрасная каскадная люстра, ослепительно чистая и завораживающая. Составленная из хрустальных шариков на еле заметных ниточках, она изящно стекала с потолка третьего этажа волнистой струйкой, перекрученной, словно праздничный серпантин. Нежные рыже-золотые лучи слегка пробивались на шарики сквозь пышную листву деревьев и отскакивали радужными бликами, освещая тусклые стены и пол.
Пугающе громкая тишина внезапно сменилась женским хохотом, звонким и протяжным. Вслед с первого этажа донеслись приближающееся шарканье и неразборчивые звуки французской речи.
Я,
Тем временем две медсестры поднялись на второй этаж и, смачно хохоча над каким-то анекдотом или забавной ситуацией, прошли мимо и скрылись за вторым поворотом.
Ещё раз насладившись эффектным уголком, ещё раз прислушавшись к каждому незначительному шороху и скрипу, ещё раз вдохнув головокружительный аромат, ещё раз сглотнув слюну, я на цыпочках полетела вниз по гладким мраморным медово-коричневым ступеням.
Просторный холл заполнял практически всё пространство первого этажа. За широкой белой стойкой с объёмными буквами AJE непрерывно печатали две блондинки в белоснежных выглаженных блузах и синих шейных платках. Чуть дальше от стойки регистрации за широкой стеклянной дверью виднелись пустующие сервированные столики, между которыми сновала пара сосредоточенных официантов; слева от лестницы молчали лифты, пустовали гардероб и двухместные, в том же заурядно синем, компактные диванчики для посетителей.
Как следует пошарив лисьими глазами по помещению, я отыскала напротив стойки рекламный плакат на железной подставке и сразу, не дожидаясь чужих взглядов и возгласов, шмыгнула за него. Мне тут же открылся вид на выход из здания. Двустворчатая колоссальная дверь с железными тяжеловесными ручками представлялась не столько страшной, сколько притягательной и сказочной! Наконец дверь из бездушной преграды в моих глазах превратилась в превеликое спасение.
Я, ведомая свободой, рванула со всех ног к двери и всей силой могучего плеча навалилась на одну из створок. Искры посыпались из глаз, плечо чуть не вывернуло из сустава, а дверь так и не шелохнулась, только петли слегка усмехнулись надо мной коротким скрипом.
Слева что-то зашуршало. Я отпрыгнула и обернулась, приготовившись к худшему из возможных исходов. Но рядом со мной встал седовласый усатый охранник. Улыбка растеклась по его морщинистому круглому лицу. Он отряхнул крошки со своего надутого пуза, кивнул и положил крепкую волосатую кисть на резную ручку левой створки. И только в тот момент я заметила, что ручки представляли собой стебли, на верхних концах которых распустились прекрасные железные лилии, украшенные жёлто-зелёными, ярко-жёлтыми, коричневыми, изумрудными и молочными драгоценными камнями.
Мужчина, пыхтя, потянул с медвежьей силой дверцу на себя, та с жутким пронзительным скрипом ржавых петель поддалась и приоткрылась на такой промежуток, через который я с лёгкостью могла
– Il faut reflechir avant d'agir 1 , – добродушно молвил он на прощанье огрубевшим голосом и указал рукой на яркий свет, сочившийся через щель.
– Спасибо, – ответила я, совершенно не представляя перевода его слов, и выскочила из здания, как запуганный зайчонок из сырой норки.
1
Подумай, прежде чем делать (фр.).
Учитывая уникальный и очень запоминающийся интерьер внутри клиники, части которого не подходили друг другу ни под каким предлогом, я ожидала за дверьми увидеть всё самое невозможное: от детской площадки с играющими на ней взрослыми до бескрайней долины, усеянной прекраснейшими кустами лаванды. Но больше всего, конечно, я надеялась на реалистичную картину. Например, диковинный сад или, если угодно, аллею – цветную каменную дорожку меж высоких стройных деревьев, купающихся в горящем огнём закате, с еле слышным щебетанием птичек в полудрёме, отдаленным гулом несущихся далеко-далеко фур и озадаченными возгласами таких же потерянных пациентов, слоняющихся туда-сюда под зорким присмотром медработников. В таком месте, возможно, тревожная душа и решила бы остаться…
Но только дверь за спиной с грохотом захлопнулась, я оцепенела, будто передо мной возникли не мои фантазии, а самая настоящая горгона со своими озлобленными змеиными локонами. Пока мозг отказывался внимать происходящему, глаза безостановочно бегали по открывшейся картине.
Толпы машин с визгом и треском толкались в вечерней будничной пробке, у кого-то бомбила из опущенных окон раздражающая музыка, в центре площади всё так же неподвижно стояло изваяние некоему бессмертному писателю, люди сновали туда-сюда по тротуару, кто быстрым шагом, кто – прогулочным, а среди них выделялись целеустремленные курьеры в ядовитых цветастых куртках.
Лёгкие страстно принимали привычную вонь выхлопных газов, уши заливал оглушительный шум дороги, а нервы потихоньку приходили в норму под натиском до боли знакомой площади. И уже пару минут спустя я успокоилась так сильно, что воспоминание о невероятном приключении чуть не улетучилось из головы.
Полностью осознав возвращение в родной город, я развернулась. На обшарпанной деревянной створке обычной входной двери висело потускневшее пыльное объявление:
Парикмахерская „Нелюдимый“ переехала.
Новый адрес: ул. Шелкопрядная, шесть.
– Странно, – произнесла я самой себе с хрипотцой и не без опасения дёрнула ручку на себя, затем толкнула створку всё ещё ноющим плечом. Безрезультатно.
Я отошла от здания на пару-тройку метров и взглянула на него. Ничего, кроме старенького трехэтажного кирпичного дома. Одни окна закрывал невзрачный тюль, перед которым грелись на солнышке высокие лилово-розовые орхидеи в коричневых горшочках, другие же были разбиты и неуклюже заколочены досками. В общем, обычный полузаброшенный дом, на психбольницу во Франции он точно не походил…