Исповедь неудачника, или История странной любви
Шрифт:
Паша стала преображаться и внешне: чуть похудела, иногда закалывала волосы изящной застёжкой, сменила платья на фирменные джинсы и топики. От меня она ничего не ждала, кроме любви. И я не заметил, как привязался к ней настолько, что скучал по ней, если день, а то и два её не видел.
Мама уже знала о наших отношениях, и Паша нередко оставалась на ночь в моей комнате. После зимней сессии я съездил в их городок, чтобы познакомиться с её родителями. Они держали небольшой магазин и жили без тех финансовых проблем, которые постоянно испытывали мы с мамой. Я вроде произвёл неплохое впечатление на родителей
Паша переселилась к нам на правах гражданской жены. Я настолько сильно отдавался своему чувству, что и не заметил, когда из глаз Паши исчезло выражение преданной собаки. Совершенно не раздумывая, я выполнял любую её просьбу. Она хотела пойти в кино, когда у них не было пары, и я шёл, хотя у нас в это время были лекции или практические занятия. Ей хотелось прогуляться по парку или по лесу — и мы гуляли, а я в очередной раз пропускал занятия.
Сессия надвигалась, как суровая неизбежность. Я понимал, что моих знаний не хватит даже на тройку с минусом, и рассчитывал только на поблажки, которые мне до сих пор делали как солисту успешного ансамбля.
Однажды на репетицию вдруг пришла Лиля. Зачем приходила, я сначала не понял. Она о чём-то пошепталась с Витей, чуть-чуть послушала нас и заявила мне:
— Павел, ты совсем осип. От пьянок, что ли?
— Тебе какое дело? Ты вон за Жоржем смотри.
— А ты рога почеши и тоже смотри за своей…
Лиля не договорила и вышла. Её слова меня больно укололи. На что она намекает? До сих пор я не знал, что такое ревность. Доверял Паше беспредельно, хотя в последнее время она стала задерживаться после занятий, объясняя это тем, что вместе с однокурсниками нагоняет упущенное. И я, и она очень мало внимания уделяли учёбе, поэтому Паша тоже боялась сессии. Теперь она просила не заходить за ней после занятий, но я, вспоминая слова Лили, буквально подстерегал её у выхода.
По этой причине стал пропускать и репетиции ансамбля. Один раз даже забыл о предстоящем выступлении. Я задержал концерт на полчаса, и Виктор уже собирался отменить его, придумав какую-нибудь причину, которую можно было бы объявить собравшимся зрителям. Но тут явился я и залепетал что-то несуразное в своё оправдание. Виктор не пожелал со мной поговорить и после концерта сразу ушёл.
— Паша, мы с тобой почти не видимся, — с обидой сказал однажды Андрюха, когда я, наконец, пришёл на какую-то лекцию. — Что с тобой происходит?
— А ты чего перестал к нам ходить?
— Так там же эта… жена…
Я чувствовал, что Паша почему-то не нравится Андрюхе.
— Ну, пока ещё не жена… — начал я.
— Да дело не в этом. Просто с тех пор, как Паша у вас поселилась, ты стал совсем другой.
— Какой?
— Не знаю, как сказать… Зависимый!
— Ну и словечко! — засмеялся я.
— Она тебя как будто чем-то опоила, — высказал опасение Андрюха.
— Да брось ты! — возразил я. — Просто мы любим друг друга.
— Оба? — задал странный вопрос Андрюха.
— Не понял… — сказал я удивлённо.
— Всё! Забыли! — торопливо перебил меня Андрюха. — Закрыли тему.
— Ну, так и приходи в любое время, как прежде, — сказал я.
— Нет, давай лучше встречаться
И мы зачастили к пивному ларьку или в наше любимое кафе, где можно было без затей выпить по два-три бокала вина. Паша, уловив запах спиртного, недовольно хмурилась и говорила:
— Опять встречался со своим дружком? А если сопьёшься?
— Не сопьюсь, я крепкий.
— У тебя голос садится. Ты не замечаешь?
— И ты с тем же! — воскликнул я, вспомнив слова Лили, которая тоже на это намекнула.
— А что, тебе уже говорили об этом? Смотри, как бы не было у тебя неприятностей в ансамбле.
— Накаркаешь! — грубо оборвал я, а Паша недовольно глянула на меня и ушла на кухню.
До сессии оставалось три недели. Ко мне подошёл наш очкарик староста:
— Слушай, Павел, у тебя столько прогулов и невыполненных работ… Да ты ни одного реферата не сдал! Тебя могут не допустить до сессии.
— Раньше тоже так было, но допускали же! — возразил я.
— То раньше, а теперь требования повысились. Всё-таки второй курс…
— Ну и что ты предлагаешь?
Староста помялся, а потом сказал:
— Из-за таких вот, как ты, придётся дань собирать… на нужды деканата.
В прошлом году и в зимнюю сессию я в этом не участвовал — успешному солисту ансамбля многое прощалось. Но на этот раз у меня действительно положение аховское. С этими мыслями я пошёл встречать Пашу. Она стояла в дальнем конце коридора у окна с одним из парней с её курса, который, по моему мнению, слишком тесно прижимал Пашу к стенке. Мне это было неприятно, и я громко кашлянул. Паша метнула на меня быстрый взгляд и, отодвинувшись от парня, неловко соврала:
— Мы тут одну формулу разбираем…
— Ладно, потом разберёте, — сдержанно сказал я, но меня уязвило то, что она своей ложью хотела что-то скрыть.
— У тебя сегодня репетиция, — напомнила Паша, направляясь ко мне.
— Пойдёшь со мной?
— Нет, я домой. Надо готовиться к сессии.
Парень ушёл первым, потом и мы разошлись в разные стороны. На репетицию я явился не в лучшем настроении. Витя, не глядя на меня, сказал:
— Павел, Лиля нашла нам хорошего солиста (так вот зачем она приходила!), мы его уже прослушали и взяли. А ты, если хочешь, оставайся на подпевке.
Это был удар под дых! Я — на подпевке? Да что он, с ума сошёл? Я только первые несколько секунд стоял, словно оглушённый, но скоро понял: это дело решённое, меня просто выкинули из ансамбля! Витя прекрасно понимал, что я не приму его предложения. Ребята молчали и отворачивались — им нечего было сказать мне в утешение, а скорее всего, они были согласны с руководителем. Я тоже не стал тратить слова попусту и молча вышел.
Я молчал, но моя боль рвалась наружу! Сначала я хотел пойти домой, но потом раздумал — мне было бы неприятно предстать перед Пашей в состоянии такого страшного отчаяния. Даже она вряд ли могла понять, как много значил для меня этот ансамбль, из которого меня только что выгнали без объяснения причин, хотя, конечно, сам я знал, что поплатился за свою расхлябанность. Андрюха, как истинный друг, погоревал бы вместе со мной, но сразу после лекций он ушёл к каким-то знакомым по поручению матери, а я не знал, куда. Мне не к кому было пойти со своей болью, и я направился в магазин.