Исповедь пофигиста

Тавровский Александр Ноевич

— Где пистолет? — задергался Андрюха. — Рыжий, где мой «марголин»?

— Андрюха, поздно, не трожь его. Вместе взорвемся! Что мне потом Папе сказать?

Короче, телки визжат, Андрей нервничает, мне тоже помирать за них неохота. Остановил я машину в двух метрах от смертника.

— Рыжий, скажи ему, что мы от Рыбки. Спроси, что ему, придурку, нужно. Только не зли его.

— Андрюха! Ты же у нас главный, спроси сам. Со мной он и базарить не станет. Может, ему твою телку предложить?

— Рыжий, ты дурак, ты ничего не понимаешь!

Пошел!

А мужик тем временем подошел к машине и встал у моего окна. Мордой к стеклу прижался, а гранату прямо на капот положил. Я тихонько приспустил стекло и вступаю в переговоры:

— Мужик! Ты чего? А мы от Рыбки!..

А он на меня как дыхнет:

— Ребята, подвезите до дому. Иду с… рождения, никто не хочет подобрать. Народ — сука! Плачу наличными… Вот!

И как трахнет своей гранатой по кузову. Граната — вдребезги! Мы — под сидушки!

— Андрюха! — шепчу. — Не взорвалась, только разбилась. И водкой воняет.

А мужик сел у колеса и заплакал.

— Сволочи! Довели! Чем я теперь с вами расплачусь? Последнюю бутылку об вас грохнул. Реформы хреновы! Совсем психом стал!

Андрей как заревет:

— Газу!

Девки визжат:

— Газу!

Я ору:

— Па-ашла!!!

И мы срываемся с места. Доезжаем до Киева, уже совсем темно. Видим: на въезде чудо-чудное, диво-дивное. Лучи прожекторов перекрещены, машины с включенными фарами, над всем этим туман ползет и та-та-та-татата!

И в этом мареве бродят какие-то монстры двухметровые с круглыми головами.

— Андрюха! Инопланетяне, гуманоиды. Зорро видел их тарелку, а ты не поверил.

— Тихо, Рыжий! Может, они нас еще и не заметят. Что за день сегодня хреновый? То бандиты, то гуманоиды…

Как же, не заметят! Уже заметили, прижали к обочине. Подходит к нам этот двухметровый слизняк и как бы по-русски говорит:

— Киевский ОМОН. Согласно указу президента… изъятие всех видов оружия. Всем выйти из машины. Документы к досмотру.

Ну, это еще хуже, чем бандиты или инопланетяне! Эти точно никуда не улетят. И указ своего президента выполнят. А на Украине только этот указ тогда и выполнялся. Отнять же проще, чем дать. Но у нас же «марголин» и телки эти. Вдруг они тоже оружие?

Я от волнения ключи в зажигании забыл, а Андрюха свой пистолет в бардачке. Это не вшивые «гаишники», эти по трешке не берут. Они вообще никому, кроме своего министра, не подчиняются. И берут тебя со всем твоим барахлом. У них своя группировка, их даже Папа боится. Зверье!

А ОМОН, видно, уже кончал свою работу. Гляжу, «еж» с дороги хотят убрать, сняли оцепление. Наша машина — последняя. Сейчас отымеют нас и — в свой загородный центр.

Я приготовил права. А у баб какие права? И вдруг Андрюха говорит:

— Ой! Я, кажется, документы в машине забыл, я сейчас…

А менты то ли сонные были, то ли обожрались уже трофейным оружием… Но отнеслись к нам очень несерьезно. Андрюха пошел к машине, а они даже не шевельнулись.

И

что же? Этот гад долго роется в салоне, потом дверь захлопывается, мотор заводится, и на глазах изумленной публики «бээмвуха» срывается с места. Менты палят в воздух из автоматов, вроде как салютуют. А «бээмвуха» — это ж иномарка, а не «лада»-эллада! Ей, чтоб взлететь, ста метров хватит. Андрюха проскакивает «еж» и пропадает за поворотом.

Командир на «восьмерке» — за ним, но через пять минут возвращается один.

— Во подонок! Довел до поворота, и он исчез. Иномарка! «Еж», блин, поломал, все зубья поотскакивали… Убью!

Они с горя даже обо мне забыли. Шутка ли, такой прокол! А я, шефом преданный и ментами покинутый, — раз! — с дороги и в темноту. Кто меня, водилу, искать будет после такого расстройства? Кругом столько бандитов, бери — не хочу. Так я и ушел. Девок бросил. Это ментам награда за мое спасение. Оттрахают их досыта в своем центре — подобреют.

А Андрюху я долго простить не мог, хоть он и Папин племянник.

— Что ж ты меня, лейб-водилу, бандита, ментам подставил?

— Молчи, Лука. Бандит — светлая, творческая личность! А ты светлая, творческая личность?

Я думаю, нет. Поэтому я и не бандит.

Глава двадцатая

А что батя? Батя с ментами не воевал. Кто его в Стрежевом тронет? К нему председатель единственного в городе банка приходил чаи гонять… в рюмках. Батя боялся только себя. Как мы с ним дачку спалили, я уже упомянул. Хорошая была дачка, царство ей небесное…

А вы когда-нибудь видели моего батю за рулем? Сколько он из-за него натерпелся, как себя подставлял! Ну не жалел себя человек. И горе тому, кто был с ним рядом. А рядом были всегда я да мама Аня.

Первый раз батя долбанулся, когда перегонял свою первую машину в Стрежевой. Начал разворачиваться во дворе автомагазина и багажником въехал в какую-то трубу. Где он ее там нашел? Мне кажется, что пока он там не появился, трубы вообще не было. С собой привез, что ли?

Представляете: новый «москвич», весь светится. И вдруг — багажник пополам. Я чуть не завыл по-волчьи:

— Бать! — вою. — Ты же электрик, крути динамо или торпедо, брось баранку. Что теперь мать скажет?

Загнали «москвич» в мастерскую и за шесть часов кое-как что-то поправили.

Ну ладно, обновил авто. Что должен сделать нормальный человек? Поставить его в гараж и потерять от него ключи, пока не успокоится. А что делает батя? На следующий же день в девять вечера он говорит:

— Ма! Поехали прокатимся. Всей семьей. Прогреем машину. Туда-сюда!

А по телеку счас программа «Время» идет, а после нее фильм о шпионах, а на улице почти полярная ночь, дикий холод и гололед. Какие там шипованные колеса? У кого? Одно колесо шипованное на весь город было в гараже горкома партии — левое заднее. Чтоб не заносило… влево.