Исповедь военнослужащего срочной службы
Шрифт:
Жратва поварским искусством не блистала, но была вполне съедобной. После ужина был просмотр программы «Время», после чего случилось вечернее построение и долгожданная команда «Отбой», которую за этот вечер я услышал раз 20, если не больше. Я устроился на нижнем ярусе койки, Леха занял верхнюю. Наш сержант подавал команду «Отбой, три скрипа — подъем», после чего, дождавшись третьего скрипа, он орал «Подъем». В конце концов это ему надоело и он, пообещав задрочить нас всех до смерти удалился в каптерку. Для моего неплохо развитого обоняния события последних дней были сущей пыткой, воняло решительно всем: сапожной ваксой, какими-то портянками (которых мы, кстати, не получили, нам выдали черные хлопчатобумажные носки), мастикой для пола, кишечными газами, обильно выделяющимися у начинающих военнослужащих от непривычной пищи, потом, все это, смешиваясь, образовывало тот самый неповторимый запах казармы, к которому поначалу невозможно было привыкнуть. Странное состояние: после большого количества событий за столь короткое время происходящее стало восприниматься как какой-то сон, острота восприятия здорово притупилось.
Намаявшись за день, я провалился-таки
Пробуждение было ужасным: вокруг бегали и суетились люди, стоял грохот, жуткий мат и крик. Сдуру я надел штаны и стал зашнуровывать ботинки, когда ко мне подбежал наш сержант и в легкой, доходчивой форме объяснил мне мою ошибку. Оказывается, одеваться нужно было по форме номер 2 — говнодавы, трусы синие армейские и панама. Когда мы с грехом пополам выстроились перед казармой началась пытка, именуемая зарядкой — по кругу бежала масса людей, которые пытались сохранить подобие строя, стоял тяжкий топот, подобно стаду слонов, спасающихся от пожара огромная масса людей двигалась по асфальтовым дорожкам. Тут-то мне, без напряга пробегавшему по утрам до девяти километров и явились последствия смены климата. Воздух в Туркмении сухой, в отличии от нашего 98-процентно влажного, после первого круга я «сдох». И еще выяснилось, что бегать в симпатичных с виду говнодавах удобно примерно так же, как трахаться в противогазе. Тот, благодаря чьим стараниям в Союзе солдатики были обуты в такую обувь, был либо вредитель, либо английский шпион, либо просто долбоеб, никогда не надевавший обувь собственного изобретения. Изготовитель этого чуда — ташкентская обувная фабрика имени Ахунбабаева (чес-слово, не вру!). Впоследствии выяснилось, что для того, чтобы более-менее разносить такие чиривики даже подходящего размера, требуется от трех недель до полутора месяцев. Во всяком случае, в эту первую пробежку я растер ноги до крови, а недели через две просто перестал обращать внимание на огромные кровавые мозоли и причиняемую ими боль при ходьбе.
Ненадолго остановившись и переведя дух, я обнаружил, что вокруг совершенно незнакомые мне лица, одинаково обритые под машинку наголо, я смешался с каким-то другим подразделением и должно быть не с одним. Примерно полчаса у меня ушло на то, чтобы на довольно большой территории обнаружить нашу казарму, ибо похожи они были друг на друга, как однояйцевые близнецы. Вскоре, увидав одну знакомую, хоть и искаженную обритым налысо кумполом рожу, я понял, что попал туда, куда следует. Получив легких звиздюлей от сержанта в виде витиеватой матерщины и обещания страшных гипотетических карательных мероприятий, я умудрился пробиться к умывальнику, привести себя в порядок более-менее, где и встретил Леху. Леха был более опытен в таких делах, он имел честь обучаться в Лиепайской «шмоньке» (какая-то мореманская школа), откуда в свое время был выперт за систематический обман преподавательского состава, поэтому он на первом же круге пробежки незаметно слинял в сортир коллективного пользования, располагавшийся как раз на маршруте нашей беготни и, дождавшись там конца мероприятия, благополучно вернулся в казарму в добром здравии, в отличии от меня.
Кое-как я оделся и даже успел на построение на завтрак. Кушать уже не хотелось, хотелось жрать. Вчерашние уроки были усвоены — бегать в столовую и обратно пришлось всего 4 раза, завтрак прошел практически без экцессов, если не считать того, что я так и не понял, куда делась моя еда — вроде пару раз черпанул ложкой — а ее уже и нет. Еще не зная, что это тяжкий грех, я незаметно заныкал в кармане пару кусков черного хлеба. После завтрака случилось построение, на котором у одного несчастного молодого зольдата заныканный хлеб был обнаружен. Беднягу вывели из строя, а остальные подверглись тотальному шмону, покуда очередь дошла до меня, я успел разорвать материал кармана штанов пальцами (и откуда силы взялись) и в образовавшуюся дыру хлеб пропихнуть в штанину, где он благополучно застрял в том месте, где штанина входила в ботинок. Там искать никому в голову не пришло. Видимо, похожим образом поступили все остальные, я почему-то уверен, что идея прихватить с собой подобный НЗ пришла не мне одному в голову. Провинившегося заставили сожрать буханку черного хлеба перед строем. Довольно печальное зрелище, надо сказать.
После построения всех прибывших вчера, в том числе и меня построили и отвели в пустующую казарму, где всем нам сделали по три прививки. Две прививки делались острой хреновиной, которую в чем-то смачивали, царапая ею кожу на плече, одна — стеклянным шприцем с «одноразовой» иглой. В смысле, что иглу на шприц одели один раз и ею сделали прививку всем. Это был потрясающий смертельный номер, но, к счастью, меня так ничем и не заразили. Остальные тоже не жаловались. Поцарапанные места на следующий день воспалились, их не рекомендовалось мочить, но несмотря на соблюдение этой рекомендации на местах царапин образовались какие-то язвочки, которые за пару недель зажили, однако ж следы остались и по сей день. До обеда мы были заняты какой-то херней, которую и не упомнишь всю, затем был обед, а потом мы с удивлением узнали, что после обеда в летнее время нам полагается «тихий час». Сделано это было из-за жары, которую почти все плохо переносили. В полдень в тени было 40–45 градусов, это здорово выматывало. За этот час сна нашу учебку местные жители язвительно именовали детским садом «Звездочка». Обрадовавшись такой холяве, я разделся и в изнеможении растянулся на койке, а сверху заскрипел пружинами Леха.
Спать было нереально, в казарме было ненамного прохладней чем на улице, но отдохнуть было здорово. Только я успел подумать о том, что все же бывают приятные моменты в жизни, как к нашей койке подошли два азера и начали прессовать Леху. Разговор шел о какой-то ерунде, вроде бритвенных лезвий, но это лишь был повод — я напрягся, когда сверху раздался характерный «чваньк» по Лехиной челюсти, я, удивившись собственной храбрости и борзости, шандарахнул одного из черных
Вообще, на взаимоотношениях в армии людей различных национальностей хотелось бы остановиться поподробнее. Пусть меня обвинят в расизме и разжигании национальной розни, но я расскажу только то, что видел сам или о достоверно известных мне фактах. Ибо думать, что армия была местом единения и великого братания представителей всех народов нашей многонациональной в недалеком прошлом страны способен либо полный идиот, либо сошедший с ума политработник, да и то вряд ли. Все служившие в рядах СА прекрасно осведомлены о проявлениях армейского интернационализма в той или иной мере. Кому-то повезло больше, кому-то меньше, но знают об этом все. Если предположить что армия — слегка уменьшенная и более контрастная модель нашего общества, то все становится на свои места. К моменту нашего прибытия в учебку большая часть моей роты состояла из европейцев, примерно на две трети. Второй по счету была диаспора азеров, потом армяне, был один (странно) грузин, и несколько представителей иных народов, населяющих Кавказ, о существовании которых я ранее не ведал. Были у нас два лезгина, был табасаранец, были турки, корейцы, узбеки, таджики, киргизы, были еще какие-то ребята, национальности которых вспомнить я уже не могу. Иные рассказывали, что их народ насчитывает не более нескольких тысяч человек, а расположены они весьма на ограниченной территории, чаще всего высокогорной. Байка о том, как такого джигита загребли в армию, когда он спустился с гор за спичками и солью, как оказалось, не такой уж и вымысел. Некоторые народности и по сей день живут настолько изолированно, что подобный случай вполне мог иметь место в конце восьмидесятых.
Узбеки, киргизы и таджики в большинстве своем постоянно ходили мутные, как обкуренные и жевали какую-то зеленую дрянь, которая называлась у них «насвай» или что-то в этом роде. Это был что-то вроде наркотика или тонизатора, как хотите, его нужно было класть за губу или под язык. Глотать было нельзя, во избежания отравления. У таких людей изо рта постоянно тянулась слюна, глаза были с расширенными зрачками, несмотря на яркий свет, а взгляд отсутствующий. Мне предлагали попробовать, но, узнав, что в состав этой дряни входит куриный помет, мне окончательно расхотелось делать это. Откуда они брали эту дрянь — не знаю, наверное покупали у местных или получали из дому.
Как минимум два человека в роте абсолютно не знали русского языка.
Литовцы, латыши и эстонцы держались особняком, старались никуда не встревать, когда азеры метелили их земляка, они предпочитали делать вид, что не замечают этого. Но и среди них были стоящие ребята, как выяснилось позже. Однако, обо всем по порядку.
Попробуйте обидеть, да еще и незаслуженно того же азера, тотчас же сбегутся его земляки изо всех мыслимых и немыслимых мест. Представители же народов, считающих себя более цивилизованными ведут себя иной раз столь постыдно в подобной ситуации, что становится грустно. И невольно задумываешься, кто же из них имеет право считать себя более цивилизованным на самом деле?
Недели через две, когда я уже окончательно свыкся с мыслью о том, что это нихена не поездка в пионерский лагерь на недельку-другую, а жить мне в этом бардаке как минимум два года случилось еще одно неприятное событие, в нашу, пока еще неполную учебную роту для разнообразия накидали чеченцев. Человек двадцать всего. Первое, что сделали представители этого народа, так это собрались на территории спортгородка, натащили откуда-то досок и иных деревянных предметов и стали их пытаться ломать, иногда даже успешно, махать ногами по-всякому, становиться в замысловатые стойки и зажигательно при этом кричать. К ним тут же примкнули не забывшие обиды азеры, гордо заявив, что все они вместе — Кавказ, хотя до этого у них были стычки даже между собой. К ним же примкнули в большинстве своем корейцы (откуда, блин, на востоке страны взялись корейцы, до сих пор не знаю, должно быть, в свое время отец народов, дядька Иосиф Виссарионыч устроил им какое-то переселение в среднеазиатские республики). После такой конгломарации началась планомерная политика чмырения отдельных, наиболее неустойчивых в моральном плане европейцев. И, надо сказать, небезуспешно. Граждане литовцы и латыши, стирающие носки гордым представителям кавказской диаспоры были не таким уж и редким зрелищем. Взялись и за калининградцев: стычки на этой почве заметно участились. Лично я получил по роже за отказ обслужить одного из чеченов в бытовом плане, когда неосторожно зашел в умывальник один. Поскольку я не Брюс Ли, хорошей драки не получилось, но кому-то по роже я заехать все же успел, после чего был завален на пол и нещадно отпинат ногами (слава Богу, не в ботинках, а в армейских тапочках, что, правда, тоже было не сахар). Сопротивляться было бессмысленно, их было как минимум пять человек, пришлось принять позу эмбриона и минимизировать потери. Чечены тоже знали, что следов избиения быть не должно, поэтому не усердствовали чрезмерно. В конце концов, важен был сам факт сопротивления, во всяком случае, после этого никто из них ко мне со своими идиотскими просьбами и требованиями не приставал. Я же обратился к своим землякам и выяснилось, что случай это уже не первый и такие наезды довольно часто практикуются в последнее время. Были подключены наиболее активные из наших прибалтов и в результате переговоров решено создать свой, «европейский» блок.