Исповедь Зеленого Пламени
Шрифт:
Слово — действительно оружие, с этим ничего не поделаешь, и я это всегда понимала. И если бы у меня был какой-то выбор, если бы моя дорога в Ордене была стандартной: соискатель, ученик и только потом Подмастерье — я хотела бы ступить на Путь Растящих Кристалл, тех, кто велит, а не очаровывает. Как и они, я знаю святость той минуты тишины, которая бывает перед началом каждого Слова. И нет для меня ничего более захватывающего, чем «мгновение ноль», когда на Говорящем сосредоточены все взгляды, когда, пойманный в перекрестье чужих воль, он впитывает энергию для того, чтобы взять их всех в свои ладони… И это у меня с детства — помню, как я любила представлять себя на месте Йоны Урманы, объявляющей по радио о начале войны!
Но с самого начала моей ведьмовской биографии я была отмечена Лайгаддэ и узнала, что я не просто рядовая ведьмочка, а — Огненная, Леди Огонь, Жрица Танцовщица. И в Орден за руку привела меня именно она, а там Ливарк только глянул мне в глаза — и я сделалась сразу Подмастерьем, но на Пути Ткущих Узор, и иного мне не дано.
Что ж, Ливарк не только Верховный Магистр, но и мой Лорд — он Огненный, как и я (хотя считается, что я этого не знаю, даже внешне он выглядит скорее причастным Ветру). Ему виднее. Да я и сама чувствую, что я иная, сильнее или нет, но их мерки — не для меня. И зря это они про Наллику — я НИКОГДА не стану ею, это в моих технико-тактических характеристиках заложено!
— Ньерд, опомнись! — возмущенный голос Сайрона. — Ты сама знаешь, что Эленд — полная противоположность Наллике, в ней нет тени! Вспомни, что ей под силу «Боргил» Лормэ, а более светлой вещи я в жизни не слыхал! Пусть в ее исполнении это не шедевр, но у Наллики, не говоря уж о ее учениках, в жизни с губ не слетит ничего подобного. А кроме того, ее любит Флетчер — единственный, кому за последние пятьсот лет удалось войти в Сияние…
Ну зачем ты так, Сайрон?!
Я утыкаюсь лицом в колени, мне хочется заплакать, не знаю почему. Да, Флетчер — Помнящий. Мало того, он, как и я, имеет то, чего пока лишен и сам Сайрон — Высшее Посвящение, дающее возможность распознавать Тень под любой маской. Но зачем сообщать об этом кому попало, зная, что он всячески это скрывает? В конце-то концов, сейчас, в этой жизни, никакой ни его, ни моей особой заслуги в этом нет. И… А ведь мы никогда не называли наши отношения словом «любовь». Любовь — это как у Хозяина со мной… С Флетчером же это нечто большее, слияние душ превыше слияния тел, когда не нужны слова… И мне так больно всякий раз, когда этого касается кто-то посторонний!
Прикрывая лицо краем плаща, осторожно обвожу круг внутренним зрением. Кажется, никто, кроме Ливарка, даже внимания не обратил — слишком поглощены препирательством.
— Разве смог бы он быть с такой, как Наллика?
— Да что ты это мне объясняешь! Ты это объясни ученикам, которые дразнят власти ее «Песней у костра»! И соискателям, которые шарахаются в коридорах от ее черного плаща!
Матерное слово!!!
В бешенстве я вскакиваю на ноги.
— Долго вы еще будете попрекать меня этими тряпками? Да, сшила из того черного шелка, который нашла на брошенной квартире Наллики, и не делаю из этого позора! У нее там еще парча была с золотым тиснением, да вуалей черных целый склад — я и этим не побрезговала! А где я что другое возьму, если все деньги в уплату за квартиру уходят?! И так вечно таскаю что где плохо лежит, и обираю… сами знаете кого! Или, по-вашему, достойнее рыться в тряпье из вторых рук и шить платья из старых штор? На-до-е-ло! Дайте мне работу по контракту — будет у меня и приличный прикид в цветах ауры, а придираться — это вы все Мастера и даже Магистры!
— Успокойся, Элендис, — мягко произносит Ливарк, и я тут же стихаю. — Ты превыше цвета своей одежды — а иначе не была бы ученицей Лайгалдэ. И умный понимает это. Тебя же, Магистр Ар-Ньерд, я понял так: ты считаешь Подмастерье Элендис достойной звания Мастера, но боишься, что она может употребить обретенную силу не во благо.
— В принципе да, — Нодди заливается краской. — Ее характер…
— Что ж, Подмастерье Элендис,
— Aen ye-o jthalet, — эхом проносится по кругу. Решение вынесено — и кристалл Ливарка медленно гаснет. И в угасающем свете его я вижу жест руки Верховного, подзывающего меня. Я покорно приближаюсь, и тогда он говорит тихо и ласково, так, чтобы не услышали остальные:
— Не переживай, что уходишь отсюда без Мастерского Символа. Так ли уж необходим он той, которая способна почерпнуть силу и вдохновение из простой нитки рябиновых бус?
Глаза его светятся каким-то сдержанным озорством — совсем как у Флетчера, когда он в настроении. В конце-то концов, до того, как сесть в кресло Верховного и сделаться непостижимым для таких, как я, этот деятель наверняка вдоволь пошлялся по Сутям с обтрепанной лютней или гитарой, и «великих и ужасных деланий» на его счету куда побольше, чем у нашей троицы, — оттого-то мы так притягательны для него.
Первое мое побуждение — поцеловать ему руку, но я тут же одергиваю себя — я женщина, а он, черт возьми, не мой любовник! — и ограничиваюсь глубоким поклоном.
На выходе из святилища Ордена я нагоняю Ар-Ньерд. Теперь, когда церемония закончена, я имею полное право поговорить с ней как подруга с подругой.
— Нодди, я тебя вот о чем хочу спросить: ты с Удардой давно виделась?
— Не далее как вчера, — Нодди достает из пачки сигарету, закуривает. — А что тебе от нее надо на этот раз?
— Не говорила ли она тебе, что в последние две недели еще одна девушка с Тихой Пристани обрела свое Истинное Имя?
— Вот уж этого не говорила точно, — убежденно отвечает Нодди. — Такие новости мимо меня не проходят. Да и она, думаю, не стала бы о таком молчать — моталец с Тихой Пристани зверь еще более редкий, чем какая-нибудь птица феникс. По-моему, за все время после твоего появления оттуда пришли то ли один, то ли два человека — и точно парни, а не девчонки.
— Значит, эта паршивка таки не вошла в Круг Света, — произношу я раздумчиво. — Ну что ж, теперь я оставляю за собой полную свободу действий. Я ей дала две недели — за это время черта можно было зарегистрировать.
— Это ты о ком?
— Да о Маэстине, моей дорогой сестрице! Выучилась разрывать мироздание, на радостях сбежала из дому, неведомо как добралась до Города и теперь сидит здесь в каком-то, прости Господи, скорпионнике. И конечно же никаких известий родителям не подает — ах, нам уже семнадцать, круче нас только вареные яйца и Алланнские горы! Да я им и то стараюсь хоть раз в три месяца весточку посылать — все-таки не чужие люди, что бы там раньше между нами ни было… а уж она-то не я, ее отец любил даже больше, чем младших!
— А откуда ты знаешь, что она, как ты выразилась, сидит в скорпионнике? Может быть, просто живет…
— Как раз на Страстной неделе это наказание мое за все грехи сразу заявилось ко мне. И думаешь, в гости? Нет, денег просить — это у меня-то! Оказывается, эта зараза перед уходом сняла все, что было, со своего именного вклада, обменяла здесь на фиолетовые и полгода оплачивала из своего кармана все пиры и пьянки этой гоп-компании. А теперь денежки тю-тю, им там в очередной раз жрать нечего, а тут и праздники подоспели, как на грех… Потому и домой ее не прогонишь — отец за такое дело ее за ноги повесит и будет не так уж не прав. Ну я ей и сказала: шагом марш в Круг Света, и чтоб без Истинного Имени на глаза мне не показывалась. Только тогда «Баклан-студия» возьмет ее на довольство, причем лишь ее одну, а не всех ее недопесков…