Исповедь Звезды
Шрифт:
Это случилось осенью 1974 года. Мама, забрав двойняшек и сестру, уехала погостить к родственникам в Орел. Мы остались с папой вдвоем. То, что отец ведет себя как-то не так, я заметил сразу. Он ходил по квартире, немного сгорбившись, почти со мной не разговаривал и все время держал руку в области живота. Он обратился к соседям с просьбой о том, чтобы те вызвали ему врача. Врач приехал и вынес единственно верный, по его мнению, приговор, он посоветовал прикладывать к больному животу грелку, чтобы как-то успокоить усиливающуюся с каждым часом острую боль. Как выяснилось позже, причиной острой боли был обычный аппендицит, который, как известно и мало что сведущему в медицине человеку, под воздействием интенсивного согревания грелкой превращается в куда более опасный недуг, известный как перитонит. Какой именно диагноз померещился тому, с позволения сказать доктору, теперь уже наверно врятли можно узнать, но та грелка сыграла свою роковую роль и перевернула с ног на голову всю нашу, уже было устоявшуюся и размеренную, прикаспийскую жизнь. Скорая увезла отца в больницу, где ему тут же была сделана операция. Была уже ночь и среди больничного персонала
После смерти отца нас уже ничего не держало в Дагестане, и наша семья, точнее все то, что от нее осталось, вскоре перебралась в Орел.
3.
Я родился в Орле 19 апреля 1967 года в роддоме на улице Сакко и Ванцетти, названной в честь каких-то то ли итальянских, то ли французских коммунистов. Отец родился 18 апреля и появись я на свет несколькими часами раньше, то приходился бы отличным подарком, воспроизведенным моей мамой прямо на его день рождения. Несмотря на это небольшое несовпадение в датах, магия цифр все-таки сыграла свою вездесущую роль, и на свет появился малыш, являющийся точной копией своего мужественного родителя. Я был всем похож на своего отца, всем кроме глаз. Глаза у меня были мамины, огромные, в пол лица, небесно-голубого цвета, лучезарно блестящие на фоне пухленьких розовых щечек, отчего все вокруг, завидев меня, в один голос восклицали: "Какая аппетитная девочка"!
Дом, в который меня привезли из родильного отделения, находился в частном секторе города на улице под названием "Новая". Этот небольшой дом, построенный вскоре после войны, был разделен на две части, в одной из которых жили мои папа, мама, сестра и бабушка, а в другой части дома жила родная сестра моей бабушки, которую звали Александра Николаевна. Во дворе дома росла огромная пушистая столетняя ель, она была настолько огромна, что под ее раскатистыми ветвями без особого стеснения могла поместиться целая дюжина людей. Нижние развесистые лапы этой сорокаметровой ели едва ли выдерживали свою собственную тяжесть, так что краями они почти касались земли, скрывая от глаз массивный необъятный ствол. Это место под елью мне всегда напоминало шалаш, в котором можно было укрыться от окружающего мира и в полном уединении придаваться одному тебе известным безобидным детским увлечениям. Я мог проводить часы под этой елью за играми, где в жаркий летний день царил тенистый и прохладный уют. Просторный двор перед домом от улицы отделял высокий забор. Он был сделан на капитальном фундаменте, из которого вырастали квадратные колонны из кирпича, между которыми как частокол крепились щиты из крепких сколоченных досок с заостренными концами наверху. Со стороны улицы доски скрывали высокий фундамент и врастали в землю, а по центру каждого щита снаружи красовался с любовью приделанный ромбик из четырех склеенных брусков. Мне часто нравилось, взобравшись на фундамент забора, проводить время, наблюдая за происходящим по ту сторону. Фасад дома смотрел на улицу Новая четырьмя прямоугольными окнами, каждое из которых по периметру было украшено в традиционной манере кружевными деревянными узорами и обладало ставнями, отделанными в том же стиле. На крыше дома горделиво размещалась мансарда в одно окно, кокетливо увенчанная остроконечным деревянно-кружевным козырьком-петушком. Со стороны можно было бы предположить, что за этим единственным окном находится очень уютная комната. Могло бы даже показаться, что там звучит музыка, вдохновенно исполняемая каким-то невидимым пианистом на старинном белом фортепьяно, украшенным стильными латунными подсвечниками. На самом же деле эта мансарда была частью обычного необжитого чердака, в котором, как полагается, прозябал всяческий ненужный хлам. В правой части фасада к нему прирастала главная отличительная черта нашего дома - очаровательный палисадник с остроконечной крышей, облепленной везде и всюду деревянным кружевом. Поднявшись по трем ступенькам внутрь палисадника, можно было обнаружить две расположенные друг напротив друга скамейки, приставленные к высоким бортам. По всему виду он должен был исполнять роль парадного входа, но дверь, через которую надо было входить внутрь, была по бутафорски приколочена к фасаду и никогда не выполняла обманчиво возложенную на нее парадную роль. Этот палисадник был примечателен еще и тем, что однажды сестра Наталья, водрузив меня 6 месяцев отроду на один из высоченных бортов, опрометчиво не доглядела за мной, и я рухнул прямо головой вниз, аккурат на цементное окаймление, которым был отделан весь дом по периметру.
После этого родители еще долго вглядывались в мои глаза на предмет адекватности их излучения, но по прошествии времени, когда я начал ходить, а потом и говорить, ну а после и вовсе здраво рассуждать, то вконец успокоились и перестали переживать по поводу этого злополучного случая. От того ли падания, или же просто от рождения, у меня на затылке и по сей день присутствует небольшая приплюснутость, которую впоследствии мне приходилось прятать под начесанными волосами, посильно придавая этой части головы эффект естественной округлости.
Огромный продолговатый огород, примыкающий к задней стороне дома, был нескончаемым источником всяческих витаминов в виде овощей, фруктов, ягод и трав, изобилующих здесь в немыслимых количествах. Необъятный погреб, который находился в подвале отдельно стоящей постройки,
Бабушка Люба всю жизнь была труженицей, на которой без всякого на то ее согласия как кара небесная весела вся эта громада забот, состоящая из стирки, глажки, готовки и бог весть знает каких еще проблем, которые ей приходилось безотлагательно решать, таща весь этот бедлам на своих хрупких плечах. Бабушка Люба вышла замуж незадолго до начала войны за молодого коммуниста, военного инженера по образованию, Виктора Алексеевича Булычева. От этого брака в августе 1941 года родилась девочка, которую назвали Лариса. Это была моя мама. Дед Виктор погиб в апреле 1945 года в Польше, где-то в районе небольшого городка под названием Дебно, не дожив всего десять дней до окончания войны, где и был похоронен в братской могиле, над которой впоследствии был возведен величественный мемориал в память советским воинам-освободителям. Всю войну он разрабатывал и усовершенствовал танковое вооружение. В результате одной такой успешной разработки ему было присвоено звание Героя Советского Союза. В Орловском педагогическом институте, выпускником которого был мой дед, по достоинству оценили причастность героя-земляка к этому заведению и увековечили память о нем в виде бронзового бюста, стоящего в центральном холле на мраморном пьедестале, и мемориальной доски, вывешенной у главного входа. После гибели моего геройского деда, бабушка больше не выходила замуж, оставаясь верной этому браку до конца своей жизни.
Местом детской дислокации номер два был частный дом на другом конце города на улице Солдатская, где жила папина мама- бабушка Глаша, дедушка Вася, тетя Света, дядя Саша и двоюродная сестра Ленка. Бабушка Глаша меня всегда окружала такой заботой и любовью, что я всегда прыгал от счастья, когда узнавал, что предстоит долгожданное путешествие на Солдатскую. Тетя Света являлась подругой моей мамы еще до ее замужества и, будучи родной сестрой моего отца, была чуть ли не причиной этого самого замужества. Если я попадал в зону влияния моей тети, то можно было гарантированно прогнозировать больной от смеха живот и всяческие развлечения, которые она вечно выкидывала на мою разгоряченную детскую голову. Иногда влияние на меня моей тети доводило до полуинфарктного состояния моих родителей. Как-то, будучи в трехлетнем возрасте, меня в очередной раз привезли на Солдатскую. Там мной, под чутким руководством моей тети, была выучена песенка "На морском песочке я Марусю встретил, в розовых чулочках, талия в корсете…", а так же восклицание "Мать твою так…", которое я исполнял с грозным шлепком ладошки об стол. Когда вернувшийся за мною отец с ошарашенными глазами терпеливо дослушал прилежно выученный мною урок, гневу его не было предела, он орал благим матом о том, как эта сумасшедшая взяла и испортила его ребенка.
Первые пять лет своей самой беззаботной жизни я провел в окружении любви и заботы, наивно пребывая в полном неведении об увлекательности и размерах окружавшего меня мира. Отец уже закончил аспирантуру и, получив направление на работу по распределению, уведомил нас, что совсем скоро мы уедем на берега далекого теплого Каспийского моря, где не бывает зимы, а апельсины можно срывать и есть прямо с деревьев, которые в великом множестве там можно встретить повсюду.
4.
После того как ушел из жизни мой отец, я никогда не ощущал себя в чем-либо обделенным, к чести и стараниям моей мамы, бабушки и всех тех, кто помогал нашей семье на долгом временном пути от возвращения из Махачкалы по достижении мной совершеннолетия. Я только сейчас начинаю понимать, каково это было моей маме, лишившись мужа, остаться с четырьмя маленькими детьми на шее, при этом не отчаяться, а найти в себе силы, чтобы зарабатывать на жизнь, уделять свободное от работы время детям и при этом при всем еще и великолепно выглядеть.
Вернулись из Дагестана в Орел, мы в большую четырехкомнатную квартиру, которая явилась результатом какого-то мудреного междугороднего обмена и располагалась на четвертом этаже только что построенного девятиэтажного многоподъездного дома. Я сразу же был отдан во второй класс средней школы номер 26, которая находилась тут же, чуть ли не во дворе нашего дома, и являла собой типичное пятиэтажное здание сталинской постройки, с примыкающими к нему спортивными площадками, клумбами и плацем для проведения линеек, с торчащим посреди него флагштоком, на котором чаще всего не было знамени. Музыкальное образование я продолжил в Орловской музыкальной школе имени композитора Калинникова, до которой приходилось ходить пешком около получаса, или же можно было доехать на автобусе четыре короткие остановки. Я терпеть не мог учиться музыке, и доводил тем самым и маму, и преподавательницу Елену Самуиловну чуть ли не до слез, чего нельзя было сказать об общеобразовательной школе, ведь там были друзья-единомышленники!