Исповедь
Шрифт:
– Сколько же их! Если б они захотели, они бы в момент смяли нас! У нас бы и патронов на них не хватило, - сокрушенно произнес Ступницкий,
– Не сомнут! Время их прошло, - подхватил кто-то из наших. И будто желая взбодрить себя, привстал, ухватившись за борт Студебеккера, и крикнул в толпу:
– Эй, фриц! Гитлер капут?
– Я, я! Капут, капут, - хором ответили из колонны немцев. Завоеватели Европы шли сдаваться в плен. Да здравствует Весна! Да здравствует Победа!
Конец войне
(Снова в Венгрии)
Через несколько дней наше движение остановили километрах в семидесяти восточнее Праги в чистеньком городке Градец Кралевски. Пробыли мы в нем не более полусуток, и нас вывели из города и поставили в
Марш наш пролегал через Австрию. Миновав Брно и Австрийскую границу, наша колонна остановилась на одном из проспектов Австрийской столицы Вены. Был теплый солнечный день. Метрах в двухстах от нас возвышался красивейший собор с обгорелыми закопченными стреловидными готическими колокольнями. Фашисты! Такую красоту не пощадили. Рядом с дорогой был обширный пустырь.
Простояли мы здесь часа два, и колонна наша повернула на юго-восток, вдоль Дуная, в Венгрию. К концу дня мы остановились в селе Энеше, около города Дьер. Здесь нам предстояло пробыть до осени.
Началась полудремотная мирная жизнь. Всем казалось, что закончилась последняя война и больше войны никогда не будет. Солдаты испытывали чувство строителя, поднявшего от земли свое жилище и забившего, наконец, последний гвоздь. Не нужен больше молоток, не нужны гвозди. Не нужно ничему учиться. Осталось только ждать, когда нас отправят по домам.
Но отправлять по домам не спешили. Были демобилизованы только пятидесятилетние. А остальных, вопреки общей расслабленности, заставили учиться воевать. Учились солдаты, учились офицеры. Офицеры разместились по частным квартирам. Наш штаб дивизиона разместился в обширном доме, где поселился на жительство начштаба гвардии капитан Кривенко. В доме была пристройка, которая и была освобождена полностью под штаб. С одним старым солдатом, умевшим столярничать, мы соорудили классный артполигон. Он соорудил каркас и подвижную на блоках каретку, а я модель местности, оборону противника с целями, электрическую схему, которая при попадании снаряда в цель, сигнализировала загорающейся лампочкой.
Если на фронте подготовкой данных для стрельбы и управлением огнем батарей занимались командиры батарей и командир дивизиона, да еще я по его заданию - всем прочим это было противопоказано из-за постоянной экономии снарядов, то здесь на занятиях на классном полигоне этим делом заставили заниматься всех офицеров, и они плавали, как школьники.
Жители все еще чувствовали подчиненное положение перед армией победителей. Хотя солдаты и офицеры вели себя с населением очень корректно, допуская, однако одну "мелочь" - жены хозяев, где квартировали наши офицеры, как правило, были любовницами своих постояльцев, и это терпеливо сносили их мужья.
В свободное время, а у меня его было много, я бродил по окрестностям, по полям, по виноградникам, иногда с кем-нибудь из товарищей, иногда один. Тогда мне вспоминались просторы наших Алтайских степей, где прошло мое раннее детство.
Так прошло лето. А осенью мы отправились на артиллерийский полигон за озеро Балатон на боевые стрельбы. Стояла знойная пора, пора уборки урожая. Было сухо, дорога пылила, но все равно движение было приятно. Оно чем-то напоминало наше стремительное наступление в конце войны. Набегали и оставались позади утопающие в садах села, разноцветные полоски полей с работающими на них венгерскими семьями, груженые собранным урожаем повозки, запряженные либо волами, либо хорошими лошадьми с живописными возницами в национальных одеждах.
После полудня проехали провинциальный городок Секешфехервар, за которым потянулись слабозаселенные засушливые просторы. К вечеру прибыли на полигон. Привычно расставили батареи дивизиона - одну на прямую наводку, две -
А наутро, после завтрака, начались стрельбы. Наш НП находился метрах в ста пятидесяти левее батареи 76 мм пушек, стоявших на прямой наводке. Батарея готовилась к выполнению задачи, поставленной вводной, а здесь, на НП, где был всего один окопчик, предназначенный для одного стреляющего комбата, сгрудилась свита офицеров во главе с командующим артиллерий дивизии. В окопчик влез командир гаубичной батареи и согласно вводной, полученной от командующего артиллерии, дал команду на батарею. Телефонист прокричал: "Выстрел"! и снаряд грохнулся не там, где его ожидали, а в пятидесяти метрах впереди батареи, стоявшей на прямой наводке. К счастью никого не зацепило. Дали команду: "Отбой!" и началось расследование. Что случилось? То ли мешочек пороха не доложили в заряд или еще что - так и не установили, однако стрельбы задержали часа на два.
Наконец, решили продолжить. Командующий артиллерии спустился в окоп к комбату. Мы со старшим лейтенантом Гоненко - командиром взвода разведки лежали на земле метрах в семи сзади группы офицеров. Я тогда очень здорово имитировал свист пролетающего снаряда мимо ли, или стремительно падающего вот тут вот, рядом. Старший лейтенант был хороший хохмач и все подначивал меня подсвистеть, когда объявят "Выстрел". Что я и сделал. Только телефонист передал сигнал с батареи "Выстрел!" как я повел сначала низко и слабо, но все выше и, наращивая, пока не закончил стремительным и резким - после чего должен был раздаться взрыв вот здесь, рядом. Офицеры, стоявшие вокруг окопчика, а их было человек десять - двенадцать, кучей ринулись в узенький окопчик, который мог вместить-то не более двух человек, на комбата и командующего артиллерией. Комбат-то был молодой, а командующий -старичок лет за шестьдесят. Как не задавили старика грохнувшиеся сверху добры - молодцы умирать-то после войны никому неохота.
Но взрыва не последовало, снаряд после некоторого времени взорвался далеко впереди - там, где ему и положено было взорваться. Офицеры вскочили и смущенно друг другу вторили:
– Как низко прошел!
– Надо же, как низко!
Старший лейтенант, уронив голову на руки, лежа ниц, трясся от хохота, а мне было не до этого. Ну, думаю, если сейчас обнаружится, что это я им подсвистел и ввел их всех в конфуз - быть мне на губе. Однако все обошлось.
К обеду на НП собрались и командиры других дивизионов. Командующий дал им вводную:
– От леса наступают танки с пехотой противника. Дать отсечный огонь. В тех дивизионах не было топослужбы, и командиры дивизионов дали команды батареям из расчета глазомерной подготовки данных, рассчитывая на чутье. В результате снаряды разорвались далеко друг от друга, вразброс, и нужно было еще много затратить их, чтобы пристреляться.
Настал наш черед - и тут, как на фронте отлично сработал наш тандем с капитаном Водинским. Он ткнул пальцем в точку на планшете, куда надо было готовить данные. Я их готовил и крупно писал на полях планшета. Капитан считывал их и громко передавал команды через телефониста на батареи. И как только оттуда поступило сообщение о готовности, капитан крикнул: "Огонь"! Наконец, пришел с батарей сигнал: "Выстрел!" и разрывы снарядов легли ровной цепочкой перед опушкой леса. Отлично! На следующий день постреляли еще прямой наводкой и к вечеру выехали к месту дислокации, в Энеше под Дьер. Где-то через месяц после стрельб, уже глубокой осенью, мне представилась возможность побывать на родине. Дали отпуск гвардии капитану Кривенко, и он, Гвардия, не забыл меня, не зря в войну разносил меня в пух и прах, когда надо было быстро подготовить данные для стрельбы, а меня вдруг в эту минуту рядом не было. Выпросил Гвардия отпуск и мне.