Исправить
Шрифт:
С бешено колотящимся сердцем я несусь через неосвещенную гостиную, пытаясь не натолкнуться в темноте на мебель. Но чувствуя, что нас разделяют всего пара шагов, резко поворачиваюсь и почти сталкиваюсь с ним лицом к лицу.
— Спокойной ночи, Логан, — говорю ему твердым голосом и прямо из бутылки делаю большой глоток вина, богатый фруктовый вкус которого омывает мой язык. Затем пытаюсь нашарить за спиной ручку на двери своей спальни.
— Лучше бы тебе не захлопывать ее передо мной, — Красивое лицо моего мужа переполняет похоть, сейчас он похож на
С ухмылкой я толкаю дверь и проскальзываю внутрь. В следующее мгновение вижу, как он бросается остановить меня, но продолжаю держать руку на замке. Я готова защелкнуть его в любую секунду, но почему-то медлю, пока громкий стук не раздается по ту сторону. Понимая, что у меня нет никаких шансов противостоять ему, я все же толкаю дверь, упираясь плечом, и на мгновение мне кажется, что она вот-вот поддастся. Но стоит ему приложить чуть больше усилий, как она с грохотом распахивается вовнутрь, вынуждая меня с криком отпрыгнуть в сторону.
Он щелкает выключателем, и появляется в ярко освещенном дверном проеме. Он тяжело дышит и его грудь напрягается под плотно облегающей футболкой, той самой, которая весь вечер сводила меня с ума. Трепет, охвативший меня с головы до ног — это опасная смесь возбуждения и опаски.
Я понимаю, почему он включил свет. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы делали это в последний раз, и он хочет задействовать все свои чувства. И я знаю это, потому что тоже этого хочу.
Черт! Кого я обманываю? Я хочу его слишком сильно и не готова сопротивляться, потому что слишком долго была без него. Я не хочу сейчас думать, что будет с нами завтра. Пусть я заполучу его всего один раз и только сегодняшней ночью. Какая разница? Это уже не имеет значения.
Я продолжаю пятиться, пока не натыкаюсь на жесткий каркас кровати. Логан наваливается на меня, и я, как щит, выставляю перед собой бутылку, будто она может защитить меня. Конечно, он тут же выхватывает ее из моих рук и внимательно рассматривает, словно пытаясь понять, что с ней делать.
Я лишь безмолвно таращусь на него. Как далеко он собирается зайти? Просто отшвырнет ее прочь или разобьет о стену? Понятия не имею. Он такой непредсказуемый.
Но он опускает бутылку на пол, всего в нескольких футах от меня. Намеренно создавая беспорядок, который мне сразу захочется убрать. А мне все равно. Мне просто все равно. Это так освобождает — не обращать внимания на пустяки. И даже немного возбуждает.
— Знаешь, — говорит он, схватив меня за предплечья и прижимая к себе, — есть кое-что, что я давным-давно о тебе понял, но так ни разу и не рассказал.
— Да неужели? И что же это? — мое дыхание становится тяжелее.
— Я знаю, что тебя возбуждает и почему, — сверкнув глазами, хрипло говорит он. — По той же причине люди любят развлечения — жестокие, страшные, приводящие в ужас. Кошмарные вещи, которые они ни за что бы не согласились испытать в реальной жизни. Но их приводит в восторг пробовать это в контролируемой среде, где они знают, что остаются в безопасности.
Пока я поджимаю губы, он продолжает:
— Вот почему ты превращаешь секс в битву. И не потому, что тебе нужна победа, а от того, что в обычной жизни ты сильная, ответственная и несокрушимая. Но в сексе… — Дернув за руки, он прогибает меня назад, показывая свою абсолютную власть надо мной. — Ты хочешь быть поверженной. Хочешь, чтобы тебя одолели и оттрахали. Ты получаешь наслаждение только после того, как примешь свое поражение. Для тебя капитуляция — это освобождение. А ты отчаянно в этом нуждаешься.
Он склоняется надо мной и прижимается губами к шее. Я чувствую, его зубы, когда он прикусывает мне мочку достаточно сильно, чтобы заставить вздрогнуть и хрипло шепчет в ухо.
— Ты думаешь, кто-то еще сможет понять в тебе это? И уж точно не тот вчерашний безмозглый ублюдок.
— Если ты так уверен в этом, почему допустил мысль, что я могу изменить тебе?
Я чувствую, как напрягаются его мышцы. Он немного отодвигается назад, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Это свойственно человеку — выискивать что-то там, где его нет.
Нахмурившись, я несколько раз повторяю про себя его слова, чтобы понять, что он имеет в виду. Потом усмехаюсь.
— Логан, это бред сивой кобылы.
— Знаю, — серьезно говорит он. — Теперь знаю.
Со свистом выдыхая воздух сквозь зубы, я пытаюсь высвободить руки, но он лишь сильнее сжимает их. Мне больно, но я не хочу, чтобы он останавливался. Я не хочу, чтобы он меня отпускал. А значит, он прав и со мной определенно что-то не так.
Но мне не нужно просить прощения или признавать свою вину. Только не с ним…
— Ну так покажи мне, — говорю я. — Покажи, почему ты единственный, кто может дать мне то, в чем я нуждаюсь.
Он с силой тянет меня к краю кровати, а затем толкает на нее так, что я падаю спиной на матрас. Постель с утра осталась разобранной; горничная убирается здесь раз в три дня, если только не попросить ее делать это чаще, а я слишком торопилась этим утром, чтобы застелить кровать.
Кажется, это было полжизни назад.
Коленом он раздвигает мои ноги, и я не могу отвести взгляд от выпуклости на его шортах.
Прошу, поторопись.
Но вместо того, чтобы потянуться к ширинке, он руками скользит под мои колени и тянет к краю, а затем задрав юбку, цепляет пальцами резинку моих трусиков и торопливо стягивает их.
Когда он опускается на колени, я понимаю, что он хочет сделать, и, господи, я готова разрыдаться от благодарности, лишь бы он поскорее склонился к моим широко разведенным ногам. Он не делал этого уже много лет, с того момента, когда между нами все пошло не так. Да, после этого мы все еще занимались сексом, но эта тема стала для него табу. Потому что я больше не позволяла ему. Не знаю почему. Может потому, что я могла это делать и просто пользовалась своей властью? Или боялась дать ему полную власть над собой?