Исправляя ошибки
Шрифт:
Он подошел к ней вплотную и с неуклюжей осторожностью обнял за плечи, успокаивая и поддерживая. Этим самым он хотел дать генералу понять, что желал только приструнить, проучить ее, однако никоим образом не собирается причинять зло ни ей, ни — пока! — ее сыну. Хотя тот, если он и вправду совершил хотя бы десятую долю преступлений, которые молва приписывает Кайло Рену, действительно заслуживает кары. Эти же самые слова он намеревался сообщить Лее открыто, но только с глазу на глаз, когда они окажутся в его апартаментах в Палате, где их разговору не помешает ни одна душа.
В первое мгновение Лея вяло попыталась отстраниться,
… Когда они прибыли на место, и канцлер, затворив все двери в своем кабинете, удалив охрану и настрого приказав никому не беспокоить их с генералом во время разговора, добился тем самым предельной возможной уединенности; тогда Лея, получив свободу говорить открыто, высказала Викрамму все те же аргументы, что и Диггону прежде, на Эспирионе. Она не пыталась отрицать, что ее сын — и вправду тот, кем его считают, хотя начисто избегала давать хоть какие-то пояснения, отчего отпрыск известных борцов за демократию решил работать на Сноука. «Возможно, — решил для себя Викрамм, — Органа и сама не понимает до конца, как могла такое допустить». Впрочем, это лирика, никак не относящаяся к делу.
Лея утверждала, что Рен тяжело ранен — ранен не только физически, но и душевно. Что он подавлен и напуган, хотя на первый взгляд по нему и не скажешь. И уже по этой причине он не пойдет ни с кем на контакт. Никакие допросы не принесут ожидаемой выгоды. По принуждению пленник не откроет того, что знает, не стоит даже обольщаться на этот счет. Единственный шанс — попытаться выведать все добром, но для этого требуется время и терпение. И сделать это сможет только она, Лея, мать несчастного юноши, и никак иначе. У других допросчиков вовсе не будет ни единого шанса на успех.
Все эти заверения были произнесены горячо и поспешно. С тоской и одновременно величественной твердостью, которая свидетельствовала о том, что гордость генерала Органы даже сейчас еще не сломлена до конца.
Викрамм слушал ее речи в задумчивом молчании, отвернувшись к окну, занимающему целую стену, которое открывало вид на одну из центральных улиц Галактик-сити. На шпили высотных зданий, растворяющихся высоко в облаках, и разноцветные спидеры, которые, подобно муравьям, вереницами проносились мимо. Город едва начал оживать. Обитатели столицы спешили на службу, рождая целые потоки движения, доступные взгляду со всех сторон, и единственной заботой большинства в этот ранний час было успеть пропустить чашечку кафа перед началом рабочего дня, чтобы окончательно проснуться.
Каждое утро одна и та же картина. Так было при Старой Республике и в эпоху Империи; так продолжается и по сей день. Есть вещи, не подвластные ни времени, ни безжалостному колесу истории.
Наконец, Викрамм повернул лицо — так что Органа могла видеть его профиль на фоне ясной лазури утреннего неба — и вздохнул. Собственно, решение относительно пленника он уже принял, а значит, его сосредоточенная пауза, как и этот многозначительный вздох, были сделаны, скорее всего, лишь для того, чтобы генерал не усомнилась в серьезности его намерений.
— Послушайте-ка, Лея, что я скажу вам, —
Генерал вздохнула с облегчением. Если Лайам не врет ей — а он, похоже, не врет — у нее, по крайней мере, имеется некоторый запас времени, чтобы все хорошенько обдумать и попытаться отыскать выход.
— Во-вторых, — продолжил Викрамм. Ему было проще мыслить и изъясняться тезисами. — Я не собираюсь — опять-таки, в настоящий момент — предавать его суду, к тому же публичному, и вообще распространяться о том, что у нас имеется столь ценный пленник. Если вы беспокоитесь о свидетелях, то не переживайте. Люди Диггона будут молчать, а пустомели на Эспирионе могут болтать языками, сколько вздумается, никто не станет им верить. В дальнейшем, даже если эта история получит нежелательную огласку, я обещаю, что приму все необходимые меры, чтобы ни ваше имя, ни имя покойного генерала Соло в ней не фигурировало.
— Но тогда для чего вам Бен? — растерянно вопросила Лея.
— Бен? — Викрамм не сразу понял, о ком идет речь. — Ах да, ваш мальчик… скажите-ка мне, генерал, он желает возвратиться к своему правительству?
— Разумеется, желает, — кивнула Лея. Отрицать это было бы глупо.
— Тогда мое решение должно удовлетворить всех, — заключил канцлер и, отвернувшись, наконец, от окна, направился к Органе, которая сидела в кресле, зябко обхватив себя руками за плечи, хотя ей было вовсе не холодно. — Дальнейшая судьба ученика Сноука будет зависеть от самого главы Первого Ордена. И от поведения Терекса.
— Вы хотите сделать из моего сына заложника, — догадалась пожилая женщина.
Обещать отпустить Бена восвояси в обмен на свободу Набу; единственный человек против целой планеты — подобная мысль ни разу не приходила генералу в голову, да и не могла прийти, поскольку Лея, будучи благодаря брату знакомой с правилами Темной стороны, а благодаря жизненному и военному опыту — и с политикой Первого Ордена в отношении пленных, хорошо знала, что проигравший в их понимании должен выбыть из игры, уступив дорогу более удачливому игроку. Слабые не стоят того, чтобы их спасать, а сильные защитят себя сами. Она не удивится, если Верховный лидер палец о палец не ударит ради своего прежнего любимца. Если бы тот был заинтересован в освобождении Кайло Рена, его шпионы уже давно узнали бы, что искать темного рыцаря вместе с его матерью следует на Эспирионе; право, эта информация не оберегалась с такой уж тщательностью.
— А если Первый Орден откажется торговаться за его жизнь?
— Судя по отчетам Диггона, ваш сын на словах горячо защищает власти Первого Ордена и их политику. Выходит, он верит им, как своим друзьям.
— Это слепая, фанатичная вера, практически не имеющая под собой реальной основы. Ему промыли мозги, заставили поверить в то, что любой другой, трезво мыслящий человек счел бы вздором. Мой сын болен, поймите это. Он больше верит призраками, чем живым людям; он говорит со старым обгоревшим доспехом…