Исправляя ошибки
Шрифт:
Подобная речь была точно тем, чего новый канцлер ожидал от нее. Своим горячим призывом генерал Органа как бы гарантировала, что с ее стороны не будет препятствий на пути к становлению союза между правительством и руководством Сопротивления. Чего, разумеется, быть никак не могло. Лея, хоть и недолюбливала Викрамма, однако, никогда не мыслила себя самодуром — таким, чтобы ставить личную антипатию выше интересов государства.
По результатам очередного заседания — как Лее вскоре стало известно — сенаторы сошлись на том, чтобы издать отдельный документ, в котором будут досконально прописаны границы новых, расширенных полномочий канцлера. На сегодняшний день можно было смело
Узнав об этом, генерал испытала, с одной стороны, облегчение, но с другой — тревогу. Ей было приятно знать, что большинство членов правительства не позабыло событий прошлых лет, и оттого сенат готов был, по крайней мере, дважды и трижды подумать прежде, чем наступать на те же грабли. Вот только пока необходимый документ будет составлен, пока соберется военный комитет, который определит первые шаги Республики по стезе боевых действий, Первый Орден не станет дремать, и, возможно, новоявленные союзники потеряют то невеликое преимущество, которое принесла им гибель «Старкиллера».
В решении сената проглядывались очертания двойной игры. С одной стороны, правительство наделяло канцлера требуемыми ситуацией полномочиями, с другой — само же и ограничивало его права, словно насмешник, который дает — и тотчас забирает обратно.
Что касается Полы Антиллес, сенаторы поприветствовали ее весьма почтительно, с соблюдением всех предписаний этикета, предусмотренных для такого случая. Но в дальнейшем не позволили ей вставить даже слова, к чему на первых порах девушка, в общем-то, и не стремилась, предпочтя приглядываться к более бойким ораторам, прислушиваться к тому, что они вещают — словом, сперва составить четкое и объективное мнение, а уж потом говорить самой. Органа могла только похвалить ее выдержку и рассудительность, которых, признаться, она не ожидала от столь юной и решительной особы.
Позже, осмыслив итоги, Лея пришла к выводу, что она сумела достичь, по крайней мере, основных поставленных перед собой целей — отвести глаза центристам, недовольным ее отсутствием, и добиться того, чтобы сенат считался с официальной позицией Сопротивления. А большего, если подумать, пока и не требовалось.
***
Но даже в то время, когда генерал, казалось бы, сумела побороть себя и основательно погрузиться в текущие дела, сын не покидал ее мыслей. Можно даже сказать так: чем настойчивее Лея приказывала себе пока не вспоминать о нем, дать Бену время опомниться, смириться с истиной и осознать то, что осознать ему положено, тем, однако, все чаще думала, каково ему там, за стенами изолятора — в наручниках, в неволе, в одиночестве, подавленному, растерянному, мучительно-озлобленному? Да и могла ли она на самом деле, без толики самообмана, перестать беспокоиться о самом для себя важном?
Каждый вечер доктор Калония рассказывала ей о состоянии пленника. «Здоровье юноши с каждым днем вызывает все меньше опасений», — утверждала Хартер, нервно кусая при этом губы. И Лея, глядя на нее, все отчетливее видела, что та прячет сильное волнение.
Вновь и вновь глава медиков успокаивала генерала, пока однажды — это случилось уже на четвертый, или на пятый день после пробуждения Бена, — у нее не вырвалось, наконец, признание,
— Я не представляю, что мне с ним делать, — говорила Хартер, уже чуть не плача. — То он лежит часами напролет, глядя в стену, и упрямо ни на что не реагирует, как ни бейся. Даже от еды отказывается. То мечется по всему боксу, ударяя кулаками по всему, до чего только может достать. Сегодня, например, начисто разворотил беднягу-дроида, одного из местных, который сунулся к нему с традиционной ежедневной диагностикой. А то и вовсе… — она понизила голос. — Иной раз, наблюдая за ним через камеры слежения, я думаю, уж не разговаривает ли парень с пустотой?.. Я бы назначила ему психологическую экспертизу, но без его собственного согласия… сами понимаете, генерал.
И доктор озабоченно покачала головой.
Лея же, напротив, пришла в бешенство. Ее рассердило даже не упоминание о незавидной участи пострадавшего дроида, а то, что ее сын по-прежнему имеет привычку уходить в себя — туда, где властвует Темная сторона, и где призраки прошлого — по крайней мере, один из них — внимают его зову. Выходит, вместо того, чтобы смириться и отступить, открыться окружающему миру, Бен по-прежнему бежит, отрекаясь от всего, к чему могла бы тянуться его душа; по-прежнему упрямится.
Генерал свирепо стиснула кулаки и отчеканила побледневшими губами:
— Если он еще раз посмеет наброситься на дроида, или испортить медицинское оборудование, распорядитесь привязать его ремнями к койке и дайте побольше успокоительного. Думаю, вы, майор, сумеете подобрать такую дозировку, чтобы, по крайней мере, пару стандартных суток от него больше не было проблем.
Калония лишь вздохнула. В душе она понимала и видела в этот миг куда больше, нежели сама Лея — а именно, то, что матери, что бы та ни говорила, была невыносима сама мысль держать свое дитя связанным и накачанным лекарствами, и что генерал Органа с большой вероятностью свернет шею любому, кто посмеет провернуть с пленником нечто в таком духе.
В тот же день генерал поспешила в изоляционное отделение, однако навестить сына так и не решилась, простояв вместо этого на прежнем месте, вновь у мониторов на охранном посту. А потом до конца дня ходила мрачнее тучи и старалась ни с кем не общаться. По, в очередной раз заглянувший навестить Финна, который между тем также поправлялся и крепнул, мимоходом заметил, что «генерал сегодня не в духе», и что «это нисколько на нее не похоже».
С той поры Лея бывала у дверей изолятора каждый день хотя бы единожды. Наблюдала за сыном и анализировала его поведение — каждую вспышку гнева, или приступ апатии — настолько оно вообще поддавалось анализу. И то, что она видела, чаще всего заставляло ее до позднего вечера размышлять с отчаянием: «Бен… ах Бен, что же мне с тобой делать?..»
Тот, судя по всему, мало изменился в разлуке с родными, а если изменения и случились, то лишь в худшую сторону. Ранее Бен был просто несдержан — теперь он истеричен; прежде у него случались гневные припадки — а сейчас он дошел почти до безумия («почти» — все же, хотелось верить Лее). Но даже не эти внезапные проявления неконтролируемой ярости больше всего пугали мать. А странное, жуткое затишье, наступавшее обычно после. Тогда взгляд юноши ненадолго стекленел, а затем ужасающе менялся, выдавая полнейшую одержимость таинственным злом, и тогда все то, что еще оставалось от прежнего мальчика Бена, терялось в новом образе.