Испытание Ричарда Феверела
Шрифт:
– Чем это все кончится! О, Ричард!
– Ты плачешь из-за меня?
– Любимый мой! Да я готова умереть за тебя!
– А ты хотела бы, чтобы все на свете сделалось мне безразлично? Ты бы хотела, чтобы я погиб? Неужели ты думаешь, что я могу прожить в Англии хоть один день без тебя? Ради тебя одной, Люси, я ставлю на карту все, что только у меня есть. Один раз я из-за тебя едва не лишился жизни. Повторись такое еще раз, и мне нечего делать в этом мире. Ты просишь меня подождать, в то время как они со всех сторон строят нам козни. Люси, милая! Погляди только на меня. Гляди на меня пристально своими любящими глазами. Ты просишь меня подождать теперь, когда ты здесь у меня… когда ты убедилась в том, что я тебе верен. Подними на меня глаза! Пусть они скажут мне, что сердце твое со мной!
Куда же делись все рассудительные слова, которые она задумала ему сказать? Что могла она противопоставить такому властному красноречию? Она все еще пыталась собрать какие-то обрывки мыслей.
– Милый мой! Твоего отца можно было бы постепенно уговорить, и тогда…
Юноша вскочил.
– Уговаривать человека, который замыслил весь этот хитрый план опозорить тебя, выдав замуж за Тома! Подвергнуть таким мучениям? Готов поклясться, что именно ради этого они увозят тебя домой! Твоя старая служанка слышала, как они договаривались обо всем с твоим дядей. Уговаривать его! Люси, он человек неплохой, но ему не должно встревать между тобою и мной. Сам господь отдал тебя в мои руки.
Он снова приблизился к ней, обнял ее.
Она думала, что будет говорить с ним тверже, чем говорила утром, но на деле оказалась и уступчивее, и слабее.
Почему же ей еще сомневаться, почему не принять его огромную любовь как непреложный закон? Почему не верить, что, противясь ему, она его губит? А если ей и приходится страдать, то разве не сладостна мысль, что страдает она ради него! Разве не сладостно отрешиться от всякой рассудительности: закрыть на все глаза и последовать за ним!
Старуха рассудительность больше не стала надоедать им. Она угрожающе прошелестела юбками и скрылась.
– Мой Ричард! – едва слышно пролепетала Люси.
– Назови меня по-настоящему. Так, как ты меня один раз назвала сегодня!
Она густо покраснела.
– Мой самый любимый!
– Нет, не то.
– Милый мой!
– Нет, не то.
– Супруг мой!
Она почувствовала себя побежденной. На исторгшие это слово губы печатью обета лег его поцелуй.
Риптону не довелось в этот вечер дождаться, чтобы его представили заточенной в клетке чудесной птице. Он получил от почтенной хозяйки меблированных комнат хороший урок по части выведывания чужих тайн, пока она наконец не начала зевать, а он – клевать носом, а на единственную, горевшую на столе свечу черным разбойничьим капюшоном не надвинулся мрак, и она уставилась на них обоих заплывшим глазом.
ГЛАВА XXVIII,
в которой рассказывается о том, как велась подготовка к действию в дни наступившей для влюбленных весны
Красавица, разумеется, предназначена для героя. Однако далеко не всегда ее влияние сказывается сильнее всего на нем; оно порою устремляется на самого заурядного человека; в его неповоротливый мозг и проникает подчас ее лучезарное сияние и долго потом ему светит. Поэт, например, разглядывает ее как знаток; художник видит в ней просто натуру. Эти господа, из-за того, что им случается так долго ее созерцать, начинают к ней относиться критически. Когда их юношеский пыл отгорит, они могут предпочесть блондинку брюнетке и наоборот; они будут выбирать между орлиным носом и таким, как у Прозерпины [84] , между тем или другим разрезом глаз. Но походите среди простых, не наделенных этими талантами парней, среди мужланов, среди деревенских олухов, и вы отыщете какого-нибудь варвара, который все же наделен каким-то воображением, и увидите, что он красавицу уподобил богине и по-своему, пусть и глупо, но поклоняется ей и готов пожертвовать ради нее жизнью. Больше того, этот человек посвятит ей все свои дни, всю жизнь, хоть сам он и бессловесен, как Пес. Да и в самом деле это Красавицын Пес. Почти у каждой Красавицы есть свой Пес. Герой овладевает ею; поэт ее превозносит в стихах; художник изображает ее на холсте, а преданный старый Пес следует за ней по пятам, и дело кончается тем, что именно он, преданный старый Пес, остается при ней один. Герой проводит свои дни в войнах или же наслаждается в садах Армиды [85] ; господин поэт подглядел у нее морщинку; кисти художника нужна роза в цвету. И вот Красавица обращается тогда к своему старому Псу. Она держит его при себе, а он, который всю жизнь довольствовался брошенной костью и небрежною лаской – до тех пор, пока не одряхлел и не стал припадать к земле, – он смотрит на нее благодарными глазами, и ему и в голову не приходит, что тем, что она льнет к нему, она льнет к своим печальным воспоминаниям: герой, поэт, художник – все они вдруг оживают для нее в этом лохматом существе! Потом ее хоронят, и по всей округе разносится заунывный вой, а газеты публикуют заметку о необычайной преданности старого Пса.
84
Имеется в виду прямой, «греческий» нос. Имя богини, рифмующееся в подлиннике со словом, обозначающим «орлиный» нос (aquiline – Proserpine), употреблено для создания комического эффекта.
85
В поэме «Освобожденный Иерусалим» итальянского поэта Торквато Тассо (1544–1595) волшебница Армида удерживает прельщенных ее красотою рыцарей-крестоносцев в своих садах, где они, наслаждаясь негою и утехами сладострастия, забывают о своем воинском долге.
Возбужденный воспоминаниями о Нуредине и о Прекрасной Персиянке [86] и переменой, наступившей в его беспросветной
86
Имеется в виду повесть из «Тысячи и одной ночи» (в современном русском переводе: «Рассказ о двух везирях и Анис аль-Джанлис», ночи 34–38).
87
Уэст-Энд был аристократическим районом Лондона.
– Какой у всех счастливый вид! – сказал Ричард, в то время как они шли по тихим воскресным улицам.
– Да, очень! – ответил Риптон.
– Когда я… ну, словом, когда все это кончится… я приложу все силы, чтобы сделать счастливыми как можно больше людей, – заметил наш герой. – Без четверти шесть шторы у нее еще были спущены. Должно быть, ей хорошо спалось!
– Ах, так ты уже был там утром? – вскричал Риптон, и мысль о том, на что способна любовь, на мгновение забрезжила в его неповоротливом мозгу.
– Я с ней увижусь, Ричи?
– Да, сегодня увидишься. Вчера она устала.
– А это точно будет?
Ричард заверил его, что сегодня он будет этого удостоен.
– Вот тут, – сказал он, заходя куда-то под сень деревьев, в то время как они шли по парку, – тут мы говорили с тобой вчера вечером. Какое мрачное время! Как я ненавижу ночь!
Для того чтобы сколько-нибудь вырасти в глазах Ричарда, Риптон осторожно намекнул на то, что он уже знает, что такое близость с женщиной, и проник в ее тайны. Он заговорил о каком-то своем любовном приключении [88] , сказав первое, что ему случайно пришло в голову.
88
Употребленное в подлиннике слово «random» намекает на то, что хвастливые заявления Риптона имели своею опорою порнографическую книжку. В первом издании намек был ощутим отчетливее, так как это слово было напечатано с заглавной буквы.
– Ну и что же! – воскликнул его вожак. – Почему же ты на ней не женился?
Риптон был поражен.
– Что ты! – вскричал он и увидел, что чувство превосходства, которое он все еще вынашивал в себе, будет в тот же день начисто сокрушено.
Он был снова вверен попечению миссис Берри, причем на такой долгий срок, что его уже начали одолевать мрачные опасения, что Прекрасная Персиянка по-прежнему не хочет открыть ему лицо, но в конце концов Ричард позвал его, и Риптон поднялся вместе с ним наверх, не подозревая даже о том, какая в нем произойдет перемена. Герой и Красавица приняли его вместе. Начав подниматься по лестнице, он уже заготовил для этой встречи приятную улыбку, но к тому времени, когда он входил в комнату, лицо его страдальчески вытянулось, а глаза бессмысленно выкатились. Стоявшая об руку с любимым, Люси сердечно поздоровалась с ним. Вид у него в эту минуту был такой глупый, что это ей помогло преодолеть свою застенчивость. Все трое уселись и пытались завязать разговор, однако язык Риптона не хотел его слушаться – так же как и глаза. Немного погодя Прекрасная Персиянка, исполнив свой долг тем, что показалась ему, вышла из комнаты, и для нее это было облегчением. Ее господин и повелитель вопросительно воззрился на Риптона.
– Ну теперь ты больше не удивляешься, Рип? – спросил он.
– Нет, Ричард, – после небольшой паузы торжественно ответил Риптон, – могу тебя заверить, что нет!
Голос его изменился; изменилось и выражение глаз. Теперь это были глаза старого Пса. Взгляд их был прикован к двери, через которую она прошла; они прислушивались к ее шагам так, как умеют прислушиваться собаки. Когда она вошла снова, уже в шляпе, чтобы идти гулять, он засуетился, как пес. Когда она робко прильнула к своему возлюбленному и они пошли вместе, он последовал за ними, и в нем не было ни тени зависти или какого-либо другого чувства; над всем возобладало тайное наслаждение от одного того, что он ее видит, – именно то состояние, которое присуще старому Псу. Ведь благодетельница Природа вознаграждает его за все. Ему не дано иметь героических доблестей, однако в чувствах его есть полнота и радость, которые сами по себе уже много значат. И за его умение поклоняться и ничего не хотеть взамен его вознаграждают с лихвой. Если теперь Риптон начнет помышлять о госпоже Случайности, то какого же мнения он будет о себе? Так не презирайте же старого Пса. Это он помогает Красавице отомстить за свой пол.