Испытание смертью или Железный филателист
Шрифт:
Семенящая походка считалась эротичной, а уродливые стопы были сексуальным фетишем. Постоянная боль при ходьбе и напряжение мышц из-за отсутствия нормальной опоры на ступню приводили к резкому сужению влагалища. И потому нищие семьи с детства бинтовали девочкам ноги, чтобы продать их в наложницы богатым извращенцам.
Один китайский аристократ даже описал любовные игры, главная роль в которых отводилась изуродованным женским ступням, и составил каталог из шестидесяти видов уродования ног, носящих поэтические названия «новая луна», «гармоничная радуга», «побег бамбука».
Самая
Часто на ступнях начинались нагноение, гангрена, паралич. Огромное количество девочек умирало от экзекуции. А выжившие не могли всю жизнь даже отправлять естественные потребности без прислуги, ведь на десятисантиметровых ступнях невозможно присесть на корточки.
После революции родителей, продолжающих садистскую традицию, начали сажать в тюрьму. Но они все равно тайно калечили дочерей и продавали за границу.
Отто пытался вспомнить хоть одну китайскую или японскую марку, хоть одну историческую кинокартину, в которой бы фигурировала традиция бинтования ног. Не получилось. Китайцы и японцы стыдливо закрыли эту тему, она осталась только в антиквариате.
На лекции говорили, что нынче государственная цензура не пропускает тему «золотых лотосов» ни в произведениях современного искусства, ни в исторических исследованиях.
Отто вспомнил, что первые почтовые марки Китая ему посчастливилось видеть на выставке, кажется, во Франции. Управление Шанхайской таможни напечатало в 1878 году три марки с симпатичным пятилапым драконом на фоне волн и облаков.
Чтобы чем-то занять себя, Отто решил полистать по памяти любимые страницы альбомов с марками. Он помнил их наизусть и переворачивал страницу за страницей, хотя женский крик словно набрасывал на эти страницы черную ткань.
Странно, что только здесь и сейчас в невыносимо звучащей и вонючей камере он задумался о женской боли. Вспомнил, что, когда жена была жива, они жили в Алжире и много путешествовали по Африке. И, приезжая в новый город, она подолгу болтала с местными женщинами, а вечером рассказывала об услышанных ужасах.
Все, кто жил на континенте, конечно, знали о чудовищной исламской традиции женского обрезания. Операция проходила по трем выкройкам, часто маленькой девочке срезали все, что отличало ее от мальчика, и зашивали так, что оставалось только маленькое отверстие для мочеиспускания.
Чтобы родить после этого ребенка, женщина нуждалась в специальных надрезах мышечной ткани, а после родов ее снова зашивали до маленького отверстия, «чтобы доставить мужчине больше удовольствия в течение общения». И так при каждых родах.
Количество смертей от осложнений, кровоизлияний, болевого шока при операции, столбняка и заражения крови никого не интересовало, так же как и количество бесплодных после подобной экзекуции. Обрезание ставило своей целью освободить девочку от
Но варвары придумали не только обрезание, они калечили женщин разнообразными способами. В одних местах им оттягивали уши; в других — вставляли в нижнюю губу тарелку; в третьих — заставляли после смерти родственника рубить фаланги пальцев; в четвертых — надевали на шею удлиняющие ее металлические кольца, после чего начиналась дистрофия шейных мышц; в пятых — татуировали губы до голубого цвета; в шестых — наносили на лицо и тело шрамы; в седьмых — удлиняли лица, привязывая к щекам деревянные бруски; в восьмых — сажали в клетку и насильно кормили до нездоровой полноты.
«Звери! Дикари! Варвары!» — отчаянно думал Отто.
— Звери! Дикари! Варвары! — эхом отзывался на непонятном языке женский крик из динамика.
Крик снова замер на полуслове, ключ в двери повернулся, и в камере снова появился сержант с двумя охранниками.
— Встать! Смирно! Проверка! — заорал он бодрее, чем в первый раз.
Отто не пошевелился. И тогда один из охранников грубо встряхнул его и поставил в вертикальное положение.
— Нет ли у вас каких-нибудь жалоб? — бесцветным голосом спросил сержант.
— Никаких, — сказал Отто, презрительно глядя ему в глаза.
— Отлично, — кивнул сержант без всякого интереса. — Следующая проверка через час.
Они вернулись в тюремный коридор, а крики вернулись в камеру. Еще через какое-то время в двери открылось окно, и на него поставили миску с баландой и лепешкой. Но Отто уже не хотел есть, он уже ничего не хотел.
Он понимал, что теперь сержант с охранниками будет появляться через каждый час, как кукушка из часов, и надо набраться сил, чтобы не броситься на него и не получить наказание за сопротивление… кому? сотруднику тюрьмы? полиции? разведки? контрразведки?
Впрочем, какая разница, главное дотерпеть до приезда консула. Ведь уже утро, и если в консульство официально не сообщат об аресте, это непременно сделают Джон или Тиана.
А женщина все кричала и стонала, и через некоторое время Отто уже даже начал спрашивать ее:
— Милая, ну чем я могу тебе помочь?
Глава семнадцатая
ПЕРВЫЙ ДОПРОС
Он и не помнил, что было дальше, потому, что погрузился в полусонное, полубредовое состояние и очнулся только, когда зашли два охранника и, завинтив кандалы и наручники, повели его длинными серыми коридорами.
Во вчерашней подвальной комнате за столом сидел вчерашний полковник Глой. Отто указали на стул перед ним. Глой поздоровался любезнее вчерашнего и заговорил «на вы»:
— Вы находитесь в тюрьме контрразведки ЮАР. В ваших интересах честно отвечать на вопросы.
— После сегодняшней ночи я в этом не сомневаюсь, — попытался пошутить Отто пересохшими губами. — Но я хотел бы видеть консула моей страны.
— Увидите, когда придет время, — ледяным тоном ответил Глой. — Ваше имя?
— Отто Шмидт.