Испытание. По зову сердца
Шрифт:
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Возвращаясь с работы, Вера и Аня завернули на станцию. Их туда не пустили. Но то, что они увидели, вызвало у девушек восхищение. Славно поработали советские летчики. Здание станции сгорело дотла. Вокруг него сплошь чернели воронки. Искореженные вагоны с треском догорали. На путях, обливаясь потом, солдаты извлекали из-под обломков обгоревшие трупы.
Аня молча смотрела на группу рабочих, растаскивавших с путей разный хлам. Глаза ее заблестели:
— Клим!.. Там Клим!..
Среди
Домой возвращались в сумерки. Устинья торопилась на край поселка к свояченице и, показав, в каких горшках еда, ушла. Не успели девушки отужинать, как в избу ввалился Семен и бесцеремонно протянул свою лапищу Вере:
— Здорово, Настя! Чего вскочила-то? Садись! Чай, я не зверь.
— Маша, зажги коптилку, — сказала Вера, обдумывая, как бы скорее выпроводить непрошеного гостя.
— Марья, не надыть! — остановил Семен. — В темноте сподручнее.
Но Вера настояла на своем. Тогда Семен потребовал занавесить окна, буркнув:
— У меня с тобой, Настя, особой статьи разговор.
И как Вера ни сопротивлялась, он сам одеялами и большим платком закрыл окна и снова сел к столу.
— А где Устинья? — спросил Семен. Услышав, что ее нет, почувствовал себя вольготнее.
— Ты, Маша, пойди-ка погуляй чуточку. А мы с Настей покалякаем.
Аня отказалась, села на кровать, Семен подошел к ней, обнял, намереваясь вывести. Вера оттолкнула Семена от подруги.
— Слухай, Настя! Я понимаю тебя. Ты боишься, что я тебе сделаю зло. Скажи, боишься? Злодей, мол, Семен!.. Предатель! Не бойся! — И он облапил Веру.
Веру передернуло, и она, разжав руки Семена, выскользнула из его объятий.
— Не бойся, тебе говорю, пусть Марья выйдет, посидит на ступеньках. Ведь, если что, ты ж крикнешь, и она тут как тут. Даю слово, не трону. Понимаешь ты, дуреха... Эх, Настя, Настя, несурьезная ты девка! У меня к тебе сурьезное, как тебе сказать, политическое дело есть, а ты чертом на меня смотришь... Оно ж и для тебя и для меня, может быть, настоящее счастье открывает, богатство дает... Подь, подь, Марьюшка, на крылечко...
Аня посмотрела на Веру. Та понимающе кивнула.
Повернувшись к Семену, Вера строго сказала:
— Смотри, если что позволишь, пеняй на себя...
— Что ты, Настя, — не скрывая радости, ответил ей Семен, провожая Аню до самого порога. Поплотнее закрыв за нею дверь, сел на табуретку. — Садись сюда, — показал Семен на другую табуретку, — дорогая моя касаточка.
Вера вспыхнула.
— К чему эти нежные слова?..
— Как к чему? — Семен пододвинул табуретку так, что его ноги коснулись ног Веры. — А к тому, что я тебя вот так — по уши, — провел он ребром ладони выше губ. — А ежели ты не согласишься подобру, — схватил Семен Верину руку, — силком возьму...
Вера выдернула руку и отодвинулась.
— Что ты кидаешься от меня, словно черт от ладана? Тебя страшит, что я полицай? А ты не знаешь, что я не по своей воле пошел, меня заставили...
— Кто же тебя заставил? — спросила Вера, обрадовавшись, что разговор перешел на другую
— Как кто? Родня. Гепеушники расстреляли моего отца. Кулаком, говорят, был. Отобрали у нас все хозяйство, дом — отдали под читалку, мать — сослали на восток. Там я и вырос, там и в армию пошел. Первые дни воевал, а когда отступали, вернулся домой. Дома ни кола ни двора... — Семен, сжимая кулаки, заскрипел зубами. — Если бы не фрицы, то и бродяжничал бы. А вот они мне избу расстрелянного подпольщика отдали — он, гад, в нашем поселке жил... А вот если, — Семен разжал кулаки и взглянул на Веру, — я им одно дело раскрою, то обещали мне мой дом и усадьбу вернуть. — Глаза его сузились, блеснули жадностью. Он силой притянул за руку Веру к себе. — Ты смотри, Настя, все то, что я тебе говорю, огромная тайна. Если проболтаешься, то сам, собственными руками, удавлю, а всех твоих родичей постреляю.
Веру покоробило, но одновременно и заинтересовало, что же там за тайна, и она не стала вырывать руку.
— Это страшная тайна, — продолжал Семен, — она требует клятвы перед святым евангелием и крестом господним... — Он замолчал, что-то обдумывая, потом, поглядев на Веру, тихо спросил:
— А ты, Настя, в бога веруешь? Только ответь по-сурьезному...
— Верую, — как можно искренне ответила Вера.
— Тогда поклянись перед святыми образами, что ты меня не предашь.
Вера решила с клятвой не спешить, чтобы не вызвать у этого выродка подозрения.
— Ты что, Настя, молчишь? — Семен в упор посмотрел ей в глаза. — Боишься клятвы?..
— Боюсь, — сказала Вера.
— Предашь?
— Боюсь, что, может быть, не в моих силах будет твое поручение... и поэтому я не хочу перед господом богом налагать на себя обет понапрасну... Знаешь ты, что это такое, наложить девушке на себя клятву?
Семен задумался, схватил небритый подбородок пятерней, зашуршал рыжеватой щетиной.
— Знаю, что тяжко, — насупившись, ответил он. — Но боюсь за тебя. А бог — это другое дело... Он верующего не допустит до предательства. Поклянись, что ты меня не предашь...
— Ладно уж, — поднялась с места Вера.
Встал и Семен. Он крепко сжал ее руку, подвел к столу, посадил на лавку, сам сел напротив и начал таинственным голосом:
— Позавчера вызывал меня комендант и приказал поразнюхать одно интересное дело. Если удастся найти, то наградит тысячью марок.
— Тысяча? Но при чем же здесь я? — спросила Вера, стараясь казаться безразличной.
— Да погодь, не мешай, а слушай, — перебил ее Семен, — он говорит, что здесь засекли работающую радиостанцию...
По телу Веры пробежал неприятный холодок, но она ни одним мускулом не дрогнула и, как бы выражая удивление, протянула:
— Ну-у?
— Но найти никак не могут... Она — где-то здесь, в поселке, аль, может, в лесу...
— А при чем тут я, Семен?
— А при том. К Устинье ходит Лидка Вострикова... — Семен еще ближе склонился к Вере, — она знается, наверное, о партизанами... Если бы не партизаны, то давно бы я ей башку скрутил... Откровенно говоря, я их боюсь... Ты тоже будь осторожней. А то они раз, и тебе голову под крыло... Так мне кажется, Лидка знает, где эта станция...