Испытание. По зову сердца
Шрифт:
— Это тебе комиссар поручил?
Сеня от удивления вытаращил глаза:
— Зачем же? Я сам.
* * *
Когда Железнов и Хватов вернулись к себе, в их землянках беспрерывно зуммерили телефоны. Звонили командиры и комиссары частей, сообщали, что из рот и батарей поступают заявления об отчислении двух— и трехдневного пайка для ленинградцев. И красноармейцы просят их подарок и письма отправить этим же самолетом.
— Слыхал, Фома Сергеевич? — связался Железнов с Хватовым. — Мы-то с тобой ломали голову, как бы все сделать
— Меня тоже, — ответил Хватов.
— Прикажи редактору все это учесть, и пусть в газете дает передовицу, а для красноармейских сообщений — целую полосу. Да пусть часть писем и корреспонденций пошлет в «Красноармейскую правду».
— Могу обрадовать. Я уже получил первую весточку — корреспонденцию красноармейца Куделина, называется «От всего сердца». И есть от сердца очень много других.
Не только дивизионные газеты, но и «Красноармейскую правду» захлестнул поток красноармейских статей и простых писем, с солдатской добротой раскрывающих благородное дело воинов дивизии Железнова. С быстротой молнии эта весть разнеслась по всему Западному фронту, и вслед за самолетом, загруженным на обратный рейс солдатским пайком, фронтовым командованием было отправлено ленинградцам к «дороге жизни» на Ладожском озере несколько эшелонов с пайком, отчисленным воинами Западного фронта.
С самолетом Яков Иванович послал Илье Семеновичу посылку, вложив туда сухари, сахар, консервы, несколько кусков копченой колбасы, две буханки хлеба и две бутылки «Московской». Поверх всего этого положил письмо, а на этикетках бутылок написал: «На доброе здоровье, дорогой мой старина!»
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Андрей Александрович Жданов вернулся с передовой рано утром и направился прямо к себе в штаб фронта. Здесь, в приемной, несмотря на ранний час, сидело около стола порученца двое штатских.
— Здравствуйте, товарищи! — Андрей Александрович их знал (один из них Георгий Борисович Киселев, парторг завода, где директором И.С.Семенов, а другой — Филипп Иванович Звонарев — старый рабочий, бригадир сборочного цеха).
— Что это вы ни свет ни заря? Заходите, — отворил Андрей Александрович дверь в кабинет. — Что-нибудь случилось?
— Да, Андрей Александрович, случилось, — сокрушенно качнул головой Киселев. — Илья Семенович сбежал.
— Как сбежал? Куда?
— Известно куда — на завод. Прямо в больничном пришел, — повествовал Звонарев.
— В халате? — встревожился Андрей Александрович, вспоминая пронзительный ветер.
— Нет, в пальто. Там, в госпитале-то, ведь их тепло одевают. Правда, ему верхнее не давали, так он в тихий час у товарища по койке «позаимствовал», — усмехнулся Звонарев. — Вызвали меня в кабинет директора. Смотрю — он. Я аж ахнул. А он как ни в чем не бывало: «Не пугайся, друже. Это я». Посоветуй, пожалуйста, что с ним делать-то?
— А вы мое письмо ему передали? — Жданов глядел на Киселева.
— В тот же день. Сам его отвез.
— Он читал?
— Читал.
— Ну и что?
— Что? Страшно и говорить, — поперхнулся Киселев. — Соскочил с кровати, да как трахнет кулаком по тумбочке. «Отставка?! На пенсию?! Нет, дорогие мои, рано! Пока враг на нашей
Тут, на мое счастье, пришла его дочь Лидия, так он немного поутих. Даже спросил, отправили ли мы подарки Западному фронту. И так потихоньку, постепенно Лидия, в конце концов, уговорила его.
— Уговорила! — съязвил Филипп Иванович. — А он на другой же день и на завод. Посмотрели бы вы на него, Андрей Александрович, мощи одни. А еще хорохорится. Вот вы ему кое-что из харчишек присылаете, а разве он их ест? Боже упаси! Все в ящик — такой у него на кухне у буфета стоит — прячет для внучат. Внучатами он себя в могилу вгонит. Лидия Ильинична его и просит, и ругает, и молит, и ребят-то своих журит, а он все равно свое: мол, мы что? Уходящее поколение, а их надо беречь. Ведь им коммунизм строить... Я, Андрей Александрович, вот что придумал: его надо немедленно эвакуировать куда-нибудь подальше, где хлебнее. А это сделать можете только вы.
— Эвакуировать? — задумался Андрей Александрович. — Пожалуй, вы правы. — И взглянул на порученца, давно порывавшегося что-то доложить. — Что у вас?
— Из Москвы вернулся наш самолет, полностью загруженный красноармейским пайком — подарок воинов Западного фронта...
— Красноармейским пайком? — Андрей Александрович выразил удивление.
— А это вот оттуда почта, — порученец протянул Жданову целую горку солдатских треугольников, поверх которых лежало письмо Военного Совета Западного фронта. Андрей Александрович тут же прочел его.
— Волнующее послание, — потряс он этим письмом. — Воины всего огромного Западного фронта отчислили нам, ленинградцам, свой паек. Исключительно! Понимаете ли, друзья, что это значит? Это удесятерит наши силы. — И Жданов отдал письмо Военсовета порученцу. — Сейчас же перепечатайте и копию передайте в газету... Постойте, — Андрей Александрович остановил порученца и стал вслух читать письмо, подписанное Железновым и Хватовым.
— Хорошо написано, — глубоко вздохнул Филипп Иванович, — аж горло перехватило. А как Илья Семенович будет рад. Ведь он сам, собственными руками, в одной смене со мной пулеметы собирал. И на одном из них медную дощечку прикрепил с надписью «Защитникам Москвы от старой гвардии коммунистов города Ленинграда». Откровенно говоря, я его не раз из цеха выпроваживал. Вы же, Илья Семенович, директор, говорю, и ваше дело руководить, да и здоровьишко уже не то. А он мне в ответ: «Ленин председателем Совнаркома был, да и то на субботнике бревна таскал. Я, дорогой Филипп Иванович, тоже, как и ты, хочу, чтобы мною собранные пулемет и миномет не одну бы фашистскую башку раскроили!»
Вот он какой неуемный.
— Говоришь, неуемный? — повторил Андрей Александрович и решил сейчас же написать Илье. Семеновичу вразумительное письмо. Он даже взял авторучку, но, немного подумав, вдруг надел на ее перо колпачок и уставился на Звонарева. — А знаете что? Едемте на завод. Кстати, у меня там дело есть. — И скомандовал порученцу: — Машину!
Илью Семеновича застали в снарядном цехе, где он бурно выражал свое недовольство за невыполнение дневного задания.
— Здравствуйте, Илья Семенович! — Андрей Александрович пожал ему руку и, поздоровавшись со всеми здесь стоявшими, повел его в сторону застекленной конторы. — Как же это так, дорогой мой?..