Испытание. По зову сердца
Шрифт:
Яков Иванович посмотрел на Валентинову, как она будет реагировать на то, что он упомянул имя Карпова, но Ирина Сергеевна ничем не выдала себя, и Железнов продолжал:
— Дорог к нему нет. А тут, как назло, метель начинается. Васильеву одному не справиться. И в этом, Ирина Сергеевна, я полагаюсь на вас, хотя и знаю, что вы здорово измотались. Помогите ему. Подбросьте на машинах, а дальше, где машинами нельзя, на лошадях...
Валентинова слушала его внимательно и время от времени в знак согласия кивала головой. Когда Яков Иванович закончил, она сказала:
— Сразу
Валентинова предложила как раз то, о чем думал сам Железнов, и он невольно восхитился умом и энергией этой женщины. Когда она заговорила, он пристально взглянул на нее и подумал: «Такая может увлечь!..»
— Что вы, Яков Иванович, так подозрительно на меня посмотрели? — покраснев, спросила Валентинова.
— Ей-богу, ничего!
Однако Валентинова почувствовала, что Яков Иванович что-то недоговаривает, и решила сама рассеять его сомнения. Она встала у окна и выжидательно посмотрела на Железнова. Яков Иванович открыл дверь и сказал Никитушкину:
— С обедом мы сами справимся.
Никитушкин понял, что он хочет остаться с Валентиновой наедине, оделся и вышел из избы.
— Расскажите, Ирина Сергеевна, в чем дело? — попросил Железнов. — Говорите все, без утайки. Мы одни.
Валентинова вытащила из рукава платок и стала теребить его в руках.
— Мне не хочется иметь от вас, Яков Иванович, тайны, — волнуясь, начала она. — Я чувствую, что вы в чем-то меня подозреваете и даже упрекаете... Наверно, оттого, что Карпов относится ко мне...
— Что вы, Ирина Сергеевна!.. Я ни в чем вас не подозреваю, — встревожился Железнов. Ее прямота заставила его растеряться.
— Тогда простите меня, Яков Иванович! — Валентинова протянула ему свою горячую и влажную руку. — Но все же я должна высказать вам, что у меня сейчас на душе... Настроение у меня скверное... Это из-за недопустимого поведения Доброва... Я несколько раз порывалась поговорить об этом с вами или с Хватовым, но каждый раз себя останавливала... Вот вы мне сейчас сказали, что ничего плохого обо мне не думаете... — Она краем платка вытерла глаза.
— Что же у вас случилось с Добровым?
— Добров нехороший человек. Вначале он за мной принялся ухаживать, а потом, когда я наотрез отвергла его притязания, он сказал, что я так себя веду с ним потому, что я «пепеже» Карпова... Простите за это грубое слово!.. Его, наверное, выдумали такие люди, как Добров... Я тогда не выдержала и дала Доброву пощечину.
— Доброву? Пощечину? — переспросил Яков Иванович.
Ирина Сергеевна виновато кивнула головой. Наступило короткое, неловкое для обоих молчание, Валентинова уже раскаивалась, что заговорила: ведь теперь надо было рассказать все... а это было ей очень трудно. Наконец она справилась с собой.
— Теперь вы поймете, почему я так настороженно отношусь к тому, что обо мне думают, — продолжала она. — Мне иногда чудится, что вы тоже смотрите на меня с осуждением. — Валентинова со страхом ожидала, что Железнов сейчас подтвердит ее слова, но он продолжал молчать... — Но это неправда! Разве это может
— Никто о вас так не думает, Ирина Сергеевна, — стараясь ее успокоить, сказал Железнов. — Но должен вам сказать: я против подобных связей. Они к хорошему не приведут. — Он сам поражался бессвязности своей речи. — Но о вас я ничего такого не думаю...
— Спасибо! От всей души спасибо, Яков Иванович! — проговорила Ирина Сергеевна. Ее ресницы заморгали, губы дернулись. Она отвернулась и снова вытерла слезы. — Ведь я жила хорошо, у меня был муж, дети, и вдруг я всего лишилась и осталась одна. А ведь смысл моей жизни был в них! Так поймите, могу ли я оставаться одна, наедине со своим горем? Могу ли жить, не делясь ни с кем своими переживаниями и невзгодами, не встречая сочувствия?.. Если бы не этот страшный круговорот войны, когда нет времени для сна и отдыха, я бы, наверное, сошла с ума... И вот здесь, на фронте, встречаешь человека, который тебя понимает, который не претендует на такие отношения, как Добров, и своим теплым участием стремится облегчить горе...
— Но ведь это может привести к настоящей любви?
Неожиданно для Железнова Ирина Сергеевна ответила на вопрос решительно:
— Ну и что же? Что здесь позорного? Ведь это будет любовь, а не просто мимолетная связь...
Яков Иванович удивленно посмотрел на Валентинову: он как бы увидел ее в новом свете, и она показалась ему необыкновенно привлекательной и еще более женственной.
Ирина Сергеевна опустила голову и шагнула к порогу.
— Если бы вы знали, как мне тяжело... — не оборачиваясь, прошептала она.
Скрипнула дверь, дробно затопали валенки, и из-за перегородки послышался голос Никитушкина:
— Эх, опять все остыло!.. Что же вы, Ирина Сергеевна?..
Ирина Сергеевна вздрогнула, обернулась, и на ее лицо появилась такая теплая, милая улыбка, что Яков Иванович невольно подумал: «Трудно, наверно, Карпову. Ведь эту женщину нельзя не любить!»
— Прости, Никитушкин! Заговорились и забыли, — ответила Валентинова и поспешила за перегородку.
Яков Иванович подумал о Карпове. Он представился ему не таким бирюком, каким знал его до сих пор, а мягким, душевным, сумевшим понять в женщине что-то очень важное. «Когда это все с ним случилось?» — спросил он сам себя.
Сидя за столом, Валентинова улыбалась, рассказывала о своих делах и ни словом больше не коснулась того, о чем они говорили раньше. Якоз Иванович тоже избегал того, что могло напомнить о Карпове.
После обеда Ирина Сергеевна ушла, а Яков Иванович снова углубился в карту.
Необходимо было сосредоточиться на вопросах организации артиллерийского и инженерного обеспечения, предстояло форсировать реку Рузу. Железнову хотелось ворваться на тот берег на плечах врага. Однако надо было быть готовым и к другому исходу.